...Алексей не знал, не мог знать, что смерть была рядом, всего в двух сотнях шагов. По оврагу шел Зыбин. Он приехал сюда, хотя это и было опасно. Он хотел поглядеть на останки загубленного им человека и это стремление оказалось непреодолимым, смяло осторожность. Но желтый пустоглазый череп, не выкатился из-под кучи хвороста. Там ничего не было, хотя Зыбин мог поклясться, что это та самая куча хвороста. И гнилое бревно лежало рядом. Зыбин уехал в тот же день. Он сел во второй вагон, а а седьмом был Егоров. В Москве, на Ярославском вокзале Алексею почудилось что-то знакомое в облике идущего впереди человека - широкие угловатые плечи, скользящая упругая походка. Но человек этот сразу исчез в толпе, и Егоров не стал вспоминать, где его видел...
Войдя в свою комнату и, бережно расставив на столе бутылки и шкатулку (подальше от края, чтобы - боже упаси! - не задеть, не разбить), Алексей стал размышлять, в какую лабораторию отдать свое сокровище. Ничего путного не придумав, он решил отправиться к Славе, но не в клинику, а в институт, забыв про каникулы. В институте шел ремонт, и Алексей понял, что студента-санитара он не найдет, а перешагнуть порог кирпичного здания в переулке было совершенно невозможно. И тут он увидел Славу, который в дальнем конце коридора заделывал трещину в штукатурке, сноровисто орудуя мастерком. Слава внимательно выслушал Егорова.
- Значит, съездил и привез... Ну, упрям же ты, Алексей. Не боишься, что тебя опять... Ладно, шучу, не сердись.
Он попросил работавшую поодаль высокую белокурую девушку ("Тоже студентка, - подумал Егоров, - сами ремонтируют, не белоручки...") закончить заделку трещины, сбросил халат, вымыл руки.
- Ну, показывай свое чудо... - Слава долго рассматривал воду, ладил несколько капель на ладонь, понюхал.
- Здорово похожа на обыкновенную. Из речки.
Слава принес тонкую стеклянную колбу, плеснул в нее из бутылки, посмотрел на свет. Вода в колбе была не голубой, а почти бесцветной, чуть зеленоватой. И никаких золотых струек в ней не виделось. "Может, в темноте..." - прошептал Егоров. Слава молча пошел по коридору, открыл дверь чуланчика, в котором хранились ведра, тряпки, швабры. Очутившись в темноте, Алексей жадно смотрел туда, где в руках Славы была колба с водой. И ничего не видел, никакого, даже самого слабого свечения.
- Ладно, Егоров, не хочу тебя разочаровывать, да и нельзя решать без настоящих анализов. Садись на трамвай и поезжай на Никитский бульвар [ныне Суворовский бульвар; трамвайная линия снята] в Фармацевтический институт. Найдешь там одного моего дружка, передашь от меня привет и попросишь разобраться с этим волшебным зельем. Он все сделает по науке. А глину отнеси или лучше пошли по почте в геологоразведочный институт. И записку приложи; что, дескать, за минерал? Может ценный? Попроси ответить. Так и решишь, имеет ли в действительности необычные свойства твоя находка. Будь здоров, заходи!..
В Фармацевтический институт Алексей привез - на всякий случай запечатанную бутылку. Тощий, черный, носатый очкарик - приятель Славы повертел дощатый футляр, буркнул: "Ничего себе упаковочка..." и сказал, что ответ будет через неделю. Семь дней Егоров не находил себе места, томился, плохо спал. При следующей встрече носатый фармаколог вручил Алексею листок бумаги. Егоров вышел на бульвар, сел на скамейку, развернул листок. Читал медленно и не верил глазам. На листке был приговор: "Вода с незначительным содержанием солей магния, натрия, кальция, мода, бария. Реакция - слабощелочная. В осадке имеются следы ниобия, кадмия и некоторых редкоземельных элементов. Существенными лечебными свойствами вода не обладает". Егоров тупо уставился в пространство, ничего не видя вокруг. Удар был жесток. Приговор не подлежал обжалованию, потому что анализ выполняли специалисты, заведомо неспособные ошибиться. Алексей почувствовал сильнейшую усталость. Поднялся, добрел до Арбатской площади, влез в трамвай. Дома вновь развернул бумажку, перечитал, и его охватила злость: "Ах, так... Лечебными не обладает... Существенными... Я вам покажу "существенные..." Егоров достал последнюю бутылку, распечатал, вынул перочинный нож, полоснул по левой ладони у мизинца, сморщился - больно. Смочил порез водой из бутылки. Кровь не останавливалась. На столе стояла глубокая тарелка. Алексей вылил туда всю оставшуюся воду и погрузил в нее пораненную ладонь. В тарелке словно бы заклубился красным дым, потом вся вода окрасилась кровью. Ранка не затягивалась. Кровь все текла...