Лаэрт закатил глаза и поджал губы, но послушно замолчал.
Вскоре они добрались до белой с серебром двери. Феликсе было непросто заставить хозяина замка открыть ее — ему застилал разум страх перед своим покровителем. Наконец дверь мягко повернулась на петлях, и чародейка снова увидела полки с дивными шкатулками и баснословные сундуки. Но в этот раз она обратила внимание на то, что выловила в мыслях барона: маленький столик в самом дальнем углу, и на нем — простой деревянный сундучок, грубо вытесанный из дуба с Острова Жизни.
— Данатос, — тихо позвала она, — вон тот сундук.
Оборотень кивнул. Лаэрт повернулся к ней:
— Это спасет Брис? Ты сможешь его открыть? — с тревогой спросил он. Феликса вдруг подумала, что это, должно быть, и есть настоящий Лаэрт. Не зазнавшийся музыкант, не ехидный шпион, не лже-любовник — но человек, который дорожит чужой жизнью куда больше собственной.
Феликса неуверенно кивнула:
— Я попытаюсь, но, в любом случае, не здесь. Остальное я возьму сама.
Лаэрт с сомнением оглядел ее.
— Интересно, как? Ты же не можешь применять «презренную магию» при гексах, а на своем горбу никто столько не утащит.
— Я хорошо подготовилась, — чародейка широко улыбнулась. — Под моей чудесной нижней юбкой можно пронести годовой запас провизии для королевских гвардейцев.
— Я бы после такого эту провизию есть не стал, — кисло отозвался бард.
— Тебе никто и не предлагал, — парировала Феликса, накрывая подолом один сундук за другим. Все они оказывались в ее хранилище в астральном плане, откуда их нужно извлечь не позже, чем на седьмой восход солнца. Чародейка порадовалась, что заколдовала юбку, а не широкие рукава на другом платье, как хотела сначала. Подолом она справлялась намного быстрее и могла накрыть сундук любого размера. Когда-то она училась прятать в рукава всякие мелочи — яблоки, гребень, зеркальце. Теперь это умение все чаще пригождалось ей, особенно на темных портовых улочках, где небезопасно открыто носить кошелек.
Когда все сундуки оказались под ее юбкой, Феликса попросила своих неожиданных союзников выйти, чтобы она могла переодеться в дорожный костюм. Потом вышла сама и приказала лорду покинуть сокровищницу и закрыть дверь. Головная боль нарастала. Ей едва удавалось бороться с его страхом.
— Данатос, — снова позвала она, чувствуя, как лоб покрывается испариной от ментального усилия, — ты сможешь вывести нас за стены замка тайком вместе с лошадьми?
Оборотень с беспокойством посмотрел на нее.
— С тобой все в порядке?
— Сможешь или нет? — настаивала Феликса.
Данатос достал из кармана маленькую чистую тряпочку и прижал ее ко лбу чародейки. Прикосновение теплой ладони сквозь тонкую ткань успокоило ее, и она благодарно кивнула.
— В дальней стене сада есть калитка для слуг, лошади туда пройдут, — объяснил он, внимательно глядя ей в глаза. — Ты теряешь контроль над ним?
Феликса помотала головой.
— Не совсем так. У Мордреда нет воли сопротивляться, но он в панике. Его страх действует на меня, как удавка. Такую сильную эмоцию тяжело не допускать в свой разум, тем более что у меня тоже есть причины бояться. Но я справлюсь.
«Должна справиться», — поправила она себя.
— Возьми ее за руку, — посоветовал Лаэрт.
Феликса хотела возмутиться, что ее не нужно вести за руку, как маленькую, но Данатос легко прикоснулся к ее ладони, и от его звериной энергии ей стало спокойнее. Как в теплом безопасном месте с мурчащим котом на коленях.
— Всем становится спокойнее от котов, — пояснил Лаэрт. — Особенно от оборотней. И больше всего — от Дани, — он грустно улыбнулся. — Брисигида запрещает ему прикасаться к себе, когда злится на кого-то из нас. Слишком быстро успокаивается, — глаза юноши заблестели при упоминании жрицы.
«Мне бы было начхать, — подумала Феликса. — Существо, способное так легко меня успокоить, не заслуживает, чтобы я на него злилась». Несмотря на спокойствие, разлившееся от прикосновения оборотня, она чувствовала, что ментальный «поводок» натянут и напряжен. Волшебница ощутила влагу над верхней губой: кровь пошла носом. Плохой знак. Она слишком долго держала напуганного аристократа под контролем.
— Мне придется усыпить его и отпустить, — тихо сказала она, утирая кровь. — Мы можем оставить его на топчане в беседке. У меня нет ни малейшего желания искать его спальню… Слуги все равно не поднимут шума, не решатся… будить господина, — с каждым словом ее голос становился все тише и тише.