— Это важно? — спросил Иван.
— Иногда — да.
— Впервые вижу тут небо, а не тучи, — заметил я.
— Ночью развиднеется. Особенно, когда Луна большая, — пояснила Лайса.
— А при чем тут Луна?
— Не знаю. Но факт. В полнолуние небо всегда чистое.
Идти стало немного легче, хотя резкие тени сбивали с толку и не разобрать, где яма, где лужа, а где просто темное пятно. Но мы все равно уже были грязные и мокрые, терять нечего. Впрочем, вскоре тропа пошла вверх, под ногами перестало чавкать и я понял, что мы идем по искусственному сооружению.
— Это насыпная плотина, — сказала Лайса, — теперь я знаю, где мы.
— А раньше не знала? — нервно спросил Иван.
— Так, приблизительно… Ночью все такое странное.
— А это что за сарай? — показал я на темнеющее неподалеку сооружение.
— Будка управления шлюзами. От мелиоратров осталась.
— Мелиорировали-мелиорировали, да невымелиорировали… — сказал Иван задумчиво. — А что это там движется за нами?
Я оглянулся — в лунном свете по болоту перемещались темные тени. Они двигались быстро, целенаправленно, легко — как будто не по болоту с ветхой гатью. Им не мешала трясина, их не пугали топи — мчались, как жуки-водомерки. А когда они подбежали ближе, я понял, что это дети.
Перепачканные землей и тиной, встрепанные, мокрые, с лицами, неприятно бледными и странными в свете безумной луны. Те самые подростки, что мы видели в могильниках. Они добежали до нас и встали в начале плотины. Луна светила им в спины, от сырой земли поднимался туман, и выглядело это, откровенно говоря, зловеще, как в кино про живых мертвецов. Мне даже, по какой-то оптической причуде, показалось, что глаза у них светятся, хотя это, конечно, совсем уже чушь.
— Э… Не поздновато ли для прогулок, детишки? — чрезвычайно фальшивым тоном спросил Иван.
Ему не ответили, но вся компания сорвалась с места и помчалась на нас. Я еле успел отпрыгнуть в сторону, когда они, топоча ногами и сопя, пробежали мимо. Мы смотрели им вслед, но они не оглядывались. Остался только запах — земли, сырости, плесени, прелого дерева. Запах Жижецка.
— Интересно живете, капитан… — сказал Иван.
— Я привыкла, капитан, — в тон ему ответила Лайса.
По дороге до города мы увидели детишек еще раз — они сгрудились на островке посреди топи и окружили какую-то темную фигуру ростом повыше, которая, раскинув руки и запрокинув голову, что-то вещала. Разобрать, что именно, мы не смогли. Лайса, влекомая полицейским долгом, хотела подобраться поближе, но небо снова затянуло тучами, хлынул дождь и началась настоящая гроза — с молниями и громом. Найти в темноте тропу на островок оказалось невозможно, нам с Иваном пришлось вытаскивать полисвумен из трясины за руки. В свете молний эта компания выглядела особенно впечатляюще. Интересно, куда смотрят их родители?
В город мы добрались далеко за полночь. Иван, откланявшись, побрел под дождем в свою гостиницу, а мы с Лайсой сидели на кухне в халатах, отогревшиеся по очереди под горячим душем, и пили чай. Нам не спалось.
— А ты Ивана хорошо знаешь? — поинтересовалась она как бы между прочим.
— Не очень, — признался я. — Так, знакомый.
— Не знаешь, он женат?
— Кольца не носит, о семье не говорит. Скорее нет, чем да. Ну и к тебе он клинья подбивал сегодня уверенно.
— Скажешь тоже… — смутилась Лайса.
— Не делай вид, что не заметила.
— Он… Интересный.
— Наверное, — пожал плечами я. — Не мне судить.
И мы разошлись, наконец, спать. Сегодня Лайса мне не снилась.
Глава 14
— Спасибо тебе, новый фиктор! — сказал однорукий дворф. — Ты был прав, с хвостами — как отрезало! Буду должен.
— Да брось, — ответил я, — это было несложно.
— Ты не понимаешь, — покачал он ушастой головой, — теперь у меня есть своя история. Это все меняет…
— Ты был добр к нему, — отметила Нетта, когда мы вышли из трактира на улицу. Мне показалось, с некоторым удивлением. Если, конечно, вирп может удивляться.
— Мне это ничего не стоило.
— Это стоило твоего внимания. Ты недооцениваешь его значимость.
— Твой ручной кобольд прав, — услышал я женский голос сзади, — ты отверг мое предложение о сотрудничестве, но наделил новой историей какого-то ничтожного трактирщика. Теперь он слишком много о себе думает, придется окорачивать.