— Секунду, сейчас выясню… — сказал я, набивая вопрос Насте. Пусть у Виталика спросит.
«Нет, она здорова», — пришло буквально через минуту, и я сообщил врачу.
— Возможно, это последствия стресса или физических нагрузок на фоне общего истощения.
— Она в сознании?
— Да, но заторможена и слабо реагирует. Похоже, перенесла психотравму.
— Могу я ее увидеть?
— Да, но вряд ли вам удастся поговорить.
— Я все же попытаюсь, если вы не против.
На белой подушке почти такое же белое лицо. Глаза ввалились, губы тонкой бледной ниткой. В худую, как спичка, руку вставлена игла капельницы.
Я присел рядом, взял тонкую ладошку в руки — она холодная и влажная, пальцы еле заметно дрожат.
— Катя? Ты меня слышишь? Это Антон.
Глаза под веками дрогнули, рука чуть-чуть сжала мою.
— Если можешь, если хочешь, если есть силы — расскажи хоть что-нибудь.
Губы шевельнулись, я наклонился к ее лицу.
— Вы… мне… не верили…
— Прости. Ты была права, тут творится какое-то дерьмо, и его надо прекратить. Что с тобой случилось?
— То же… что и с остальными…
— Расскажи.
— Я… почти ничего не помню. Мы долго шли под землей…
— С кем?
— С кем-то. Не знаю. Потом холодно, мокро, темно, страшно. Я тону в черной воде, и я умираю. Наверное, я умерла.
— Нет, ты не умерла, с тобой все будет в порядке.
— Я очень хочу вам помочь, но я не могу…
— И не надо. Отдыхай. Приходи в себя, память постепенно вернется. Я еще навещу тебя, а сейчас лучше поспи.
Когда я вышел из больницы, луна уже скрылась, с неба снова лился бесконечный дождь. Время было к утру, ночь заканчивалась. Спать почему-то не хотелось. Написал Лайсе, спросил, как дела — но она не ответила. То ли занята, то ли связи нет.
Доехал до «Макара», решив, что там все равно не спят — и не ошибся.
— С ней все будет в порядке, — сказал я Антонине и Виталику. — Она не пострадала, но ей пока лучше на всякий случай побыть в больнице.
— Она рассказала, что случилось? — спросил директор.
Надо же, он уже вернулся, оказывается.
— Нет, она ничего не помнит. Посттравматическая амнезия. Врачи говорят, память может к ней вернуться позже — или не вернуться совсем.
— Бедная Катенька… — сказала Антонина. — К ней пускают? Надо навестить ее, принести фруктов, домашнего чего-нибудь. Там нормально кормят?
Я признался, что не знаю ответа на этот важнейший вопрос.
— Спасибо вам, Антон, — сказал директор, — теперь редко встретишь неравнодушного человека. Подумайте, мне бы не помешал заместитель.
— Не за что, Невзор Недолевич, а работа у меня уже есть.
Дети тоже не спали, сидели в гостиной, собравшись плотнее, чем обычно. Увидев меня, некоторые даже отложили смарты.
— Как там Катя? — спросила Клюся.
— Цела. Побудет немного в больнице и вернется.
— Лучше бы ей не возвращаться… — буркнул кто-то из мальчиков.
На него шикнули и он замолчал.
— Ничего не хотите мне сказать, молодежь? — спросил я устало. — Вы ведь все что-то знаете, но молчите. А заканчивается это плохо.
Молчат. Отводят глаза, загородились от меня смартами. Только Клюся смотрит прямо и с вызовом.
Она догнала меня в коридоре, схватила за плечо.
— Антон! Я нужна вам.
— Мне?
— Вам. Тебе и Лайсе. Без меня вы не разберетесь. Вы чужие тут и ничего не знаете.
— Так расскажи.
— Нет. Вы просто не поймете. Вы смотрите снаружи.
— Иногда снаружи лучше видно. Вот, например, кто у вас на ударных на прошлогодних записях?
— На ударных… Но… — девушка задумалась.
— Вот именно, Клюся. Подумай — а все ли понимаешь ты?
Дома на меня насела невыспавшаяся дочь, но я ей сказал ровно столько, сколько и остальным — жива, более-менее цела, медицина справится, все будет хорошо. Кто виноват и что делать — покажет следствие. Полиция работает, доверяйте профессионалам.
— Здорово, пап, что ты ее спас.
— Мы. Мы спасли.
— Все равно здорово.
— Иди хоть немного поспи, дочь. Ночка выдалась та еще.
Когда я вышел из душа, в прихожую ввалилась серая от усталости Лайса. Ее платье превратилось в совершеннейшую тряпку, и, если бы не наброшенная сверху полицейская куртка не по размеру, ее можно было бы назвать голой. Перемазанные болотным илом по колено ноги обуты в веселенькие желтые резиновые сапожки с утятами, на голове сущий ужас, на лице потекший макияж и пятна грязи.