— Здесь. Это окно. Смотри, — Клюся, нервно оглянувшись, припала к нише полуподвального окошка.
Я присел рядом и заглянул в полутьму за стеклом. Стекло не самого лучшего качества, да еще и пыльное, мы смотрим со света в темноту, и интерьер комнаты теряется в тенях. Виден угол застеленной кровати, край стола с бумагами — кажется, это ноты. Возле окна — пюпитр, повернутый к нам задней стороной, перед ним — женщина со скрипкой. Проигрывает несколько тактов, что-то помечает на листах бумаги на пюпитре, играет снова, недовольно морщится, опускает инструмент и опять черкает по бумаге. Творческий процесс идет. Что именно играет, не слышно через двойные толстые стекла, но увлеченность процессом несомненная.
— Это она, — сказала Клюся.
— Кто?
— Моя мама.
Лицо женщины видно смутно, но она выглядит слишком молодой для восемнадцатилетней дочери. Впрочем, кто бы говорил.
— Ты уверена?
— Да. Она тут как с фотографий из моего детства. Что это, Антон? Почему? Как? Ты же тут работаешь, ты должен знать.
— Прости, не в курсе. Я недавно работаю. Ты не пробовала проникнуть внутрь?
— Только этим и занимаюсь последнее время. Мы с Аркудой даже пытались штурмовать главный вход — но нас вынесли на раз-два. И стекло не разбить ни чем. И через коллекторы не прошла…
— Ты знаешь, чей это дом?
— Да, я поспрашивала. Некой «мадам Мерде». Ну и имечко, да?
— Да, имя так себе. Она его и сама не любит.
— Ты с ней знаком что ли? — поразилась Клюся.
— Довелось. Но мы не в лучших отношениях.
— Помоги мне, пожалуйста!
— Клюся, ты понимаешь, надеюсь, что мы в игре? Что это не может быть твоя мама?
— Блин, да. Я не сошла с ума. Но я хочу узнать, что это и почему.
— Пожалуй, мне тоже стало интересно. Пошли.
Мы обошли дом, подошли к главным воротам, и я громко брякнул бронзовым молотком в форме головы гоблина.
— Чем могу помочь? — через губу спросил подошедший охранник.
— Передайте мадам, что к ней пришел фиктор.
— Вам назначено?
— Я сам решаю, где и что мне назначено, — сказал я с максимальным доступным мне снобизмом. — Бегом.
Бегом — не бегом, но быстрым шагом он пошел. Ворота открылись буквально через пару минут.
— Мадам готова вас принять, фиктор, — поклонился мне расфуфыренный мажордом. — Вас, но не эту… особу.
— Она со мной.
— Но…
— Хотите обсудить это с мадам?
— Нет, — коротко кивнул он, — позвольте вас проводить.
— Вау, а у тебя тут крутая репа! — прошептала мне Клюся.
— И редька. И даже немножко топинамбура, — ответил я.
Мне не очень нравилась ситуация, когда я прихожу к мадам просителем, но мадам цифровая, а Клюся — реальная. Реальность важнее.
— Здравствуйте, фиктор! — поприветствовала меня мадам.
На ней было кожаное платье с высоким воротником, украшенное бронзовыми шестеренками и загадочными пружинками. Во рту красовался длинный мундштук с сигаретой. Очень красивая все-таки дама, дизайнерам игры зачет.
— Не ожидала вас увидеть, — призналась она, — мы же, вроде, в контрах?
— Это вы постоянно пытаетесь перевести наше общение в конфликт. Лично я не агрессивен.
— Тогда зачем вы привели с собой эту хулиганку? Вы знаете, что она несколько раз пыталась незаконно проникнуть в мой дом?
— А вы знаете, почему?
— А есть разница? Я не люблю незваных гостей и поступаю с ними, как они того заслуживают. А вы ее взяли в служанки вместо кобольда? Не могу одобрить вашу кадровую политику. И тем не менее, что привело вас в мой дом?
— Один вопрос. Что за женщина со скрипкой у вас в подвале?
— Это простой вопрос. Но я не даю бесплатных ответов. Вы будете мне должны за него.
— Что именно?
— Я обдумаю это позже.
— Я не подпишу открытый вексель. Не вам.
— Хорошо. Я обещаю, что услуга будет соразмерной, и клянусь в этом своей репутацией. Устраивает?
— Если я оставлю за собой право судить о соразмерности.
— Договорились. Я вам верю, фиктор. Это несчастная мертвая женщина.
— Мертвая?
— Она считает себя таковой, а я не хочу с ней спорить. Она утверждает, что умерла, но она чертовски талантлива. Ее музыка гениальна, она приносит мне приличные деньги. И нет, предупреждая вопросы, я не удерживаю ее насильно. Она сама выбрала изоляцию и одиночество. Она получает все, что хочет. Правда, хочет она немногого.
— Можем мы ее увидеть?