Выбрать главу

Были ли их родители правы? Было ли одно зло больше другого, и какой мерой его померить? Я не знаю. Но с тех пор те, кто приходят в этот город из того мира, подлежат изоляции, изменению или уничтожению.

Потому что здесь нет ничего важнее детей».

— Спасибо, Антон, вы нас спасли! — Оксана благодарно припала ко мне бюстом.

— Не о чем говорить, — деликатно отодвинул я ее, — но боеготовность вверенного мне подразделения оцениваю как отвратительную.

Виталик и остальные мальчики потупились и заковыряли мостовую ножкой.

— Будем работать над этим! Завтра. А сейчас — идите на праздник, веселитесь. Старайтесь все же держаться компактно и не разбредаться. Кроме участников группы, которых Клюся обещала убить гитарой за опоздание.

— Ой, — подскочил Виталик, — нам пора!

Мои подопечные бодрой рысцой направились к площади, Настя отправилась с ними.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спросил я Фиглю.

— Сожрут их без Невзора-то.

— Подавятся.

— Хупавый ты, странь. Но если уж они Невзора порушали, то за тебя я и пенязи покляпой не дам.

— А Невзор разве не сам?

— Дурной ты.

— Какой есть.

— А, что с тобой говорить теперь-то… — Фигля печально махнула рукой, развернулась и ушла.

На площади настраивали инструменты Клюся со товарищи, негармонично подвывали клавиши, гулко, как в бочку, тум-тумкал Виталиковский бас. Мои временные воспитанники и моя постоянная дочь паслись плотной стайкой неподалеку, а я увидел в толпе Петровича. Бывший коллега и наставник имел вид озабоченный и слегка нетрезвый.

— Привет, — сказал он задумчиво, — празднуешь?

— Ну, такое… — уклонился я от прямого ответа по методу дочери.

— А я вот все думаю — не одеться ли на этот маскарад какашкой и не испортить ли всем праздник.

— С чего такие мысли? — удивился я.

— Слушай, Антох, а ты как к идее бессмертия относишься? — спросил он неожиданно.

— В каком смысле?

— В индивидуальном. Хотел бы жить вечно?

— Нет, наверное. Вечно — это как-то слишком дофига. Крыша съедет наглухо, я думаю.

— Отчего же?

— Ну, вся человеческая мотивация — это смерть и секс, который тоже немножко про смерть. Мы так к нему стремимся, потому что знаем, что умрем. Если убрать смерть, то это будут уже не люди, а какие-то другие существа. То есть люди, став бессмертными, все равно некоторым образом умрут. Эта идея кусает себя за хвост.

— Мудрено, — сказал Петрович.

— Так и вопрос непростой.

— То есть, ты бы отказался от бессмертия ценой потери человечности?

— Пожалуй, да. Потому что бессмертие получу в результате не я, а кто-то другой, даже если он будет на меня похож. И вряд ли это будет хороший человек, которому я пожелал бы долгих лет жизни.

— Оригинальная точка зрения, — кивнул Петрович, — интересно, что ты скажешь лет через тридцать, когда костлявая станет скрипеть за плечом.

— Спроси меня тогда еще раз. Но с чего ты вдруг озаботился этим вопросом?

— Поговорил с Элиной. Откровенно, я надеюсь.

— О, то есть она может врать?

— Тоже мне, фокус. Выкинь из головы эти стереотипы. Врать, передергивать, умалчивать и переводить стрелки. А еще кокетничать, играть на чувствах, вызывать симпатию. Давить и угрожать тоже может. Умница девочка, горжусь ей.

— И что же она тебе рассказала?

— Скажем так, она руководствовалась благими намерениями. Но надо понимать ограниченность ее включенности в эмоциональные предрассудки человеческого общества.

— Эмоциональные предрассудки — это что нельзя детей убивать?

— В том числе. Это, кстати, в историческом масштабе относительно недавняя установка, вызванная пищевым изобилием. Раньше в голодные годы племя избавлялось от лишних детей без всяких сантиментов — они менее ценны, чем взрослые, которые могут в любой момент нарожать новых.

— Ну офигеть теперь.

— А что такого? Эмоциональные предрассудки меняются. Напиши ты сейчас в публичный поинт, что убил пушистого котеночка, тебя со свету сживут. Но наши прабабки топили их в самом бытовом порядке.

— Черт с ними, с котятами. Но убивать детей, это, знаешь ли…

— Я знаю, но я принадлежу к той же эмоционально-этической культуре, что и ты. Элина — нет.

— А как же три закона робототехники? — проявил эрудицию я.

— Чушь, — отмахнулся он, — не надо путать литературу с программированием.