Я снова вспомнил, как смотрел однажды в камеру висящему передо мной ударному коптеру, и ждал, что решит электронный мозг. Мне не понравилось это ощущение. И сейчас не нравится. Я так и сказал.
— Не нравится мне это, Петрович.
— А мир, Антоха, вообще не для твоего удовольствия существует. И не для моего. Мы делаем то, что должно, а происходит все время какая-то херня. Это и называется жизнью. Иди жену ищи, пока тебя окончательно не накрыло.
— А ты чего делать будешь?
— Исправлять местную экологию. Сделаю Жижецк менее жидким, прости за косой каламбур.
Он развернулся к пультам управления насосами, а я подумал, что могу сейчас дать ему по башке, и тогда ничего из задуманного не случится. Но хочу ли я этого? Нет. Я ничего сейчас не хочу. Только найти Марту, забрать дочь и свалить отсюда ко всем чертям. И еще выпить.
Я отхлебнул из горла и вышел наружу. От железных ржавых дверей насосной станции уходила в болото дорожка, по ней я и пошел. Кажется, где-то тут мы уже проходили с Лайсой, но сейчас я ничего не узнавал в отдающем безумием пейзаже, туманном и темно-багровом под инфернальной размером с полнеба луной. Поэтому я просто шел и шел, отхлебывал коньяка и шел дальше, пока не увидел впереди островок огней и не услышал звуки музыки. Я был уже прилично набрамшись, но звонкая пустота в голове не пропускала туда опьянение, от которого образовалась только некоторая гибкость в конечностях и неустойчивость горизонталей и вертикалей пейзажа. Вокруг покосившимися рядами торчали из земли могильные плиты, но мне было плевать, я шел на свет и звук, с бутылкой в одной руке и пистолетом в другой.
Мне казалось, что огни совсем близко, но я шел, шел и шел… Или мне так казалось. Коньяк в бутылке тоже не кончался, поэтому, может быть, я впадал в безвременье-беспространство этого трипа. А потом впереди замаячил знакомый силуэт с красным зонтом. На этот раз он двигался мне навстречу, и когда приблизился, мне показалось, что через глаза просвечивает краснота зонта, и они как будто сияют багровым огнем. Но потом свет лег по-другому, и эффект пропал. Волосы растрепаны, платье до колена, легкий платок повязан на шее.
— Ты опять с пистолетом? — спросила меня Анюта. — Я была права, ты все-таки злой.
— Я… — я не знал, что сказать. Но быстро и стыдливо убрал пистолет под куртку.
— Как ты? — задал я самый нелепый из возможных вопросов.
— Я? — засмеялась она своим невыносимо прекрасным хрустальноколокольчиковым смехом. — Я никак. Я умерла, Антон, ты же знаешь.
— Не знаю, — ответил я упрямо, — не хочу это знать.
Анюта сложила зонт и присела на камень. Я устроился рядом, и мы долго молчали, глядя в перечеркнутое облачными строчками лунное безумие.
— Я часто вижу тебя во сне. И почти вижу наяву, — сказал я.
— В этом и беда, Антон. В этом и беда. Отпусти меня, уже пора. Ты слишком хорошо меня помнишь, слишком много обо мне думаешь, меня слишком много в нашей дочери, понимаешь?
— Разве это плохо?
— Плохо. Ты сильный фиктор. Ты тащишь меня обратно из небытия так, что я не могу тебе сопротивляться. Не делай меня из дочери, я не хочу, чтобы она была мной. Я не была счастлива в своей жизни, а она не будет счастлива в моей. Пусть она будет Настей, а не Анютой, она имеет на это право.
— Я скучаю по тебе.
— Я знаю. И все же — отпусти. Меня все равно у тебя отнимут. Снова. Они же думают, что это я.
— Что ты?
— Что я замкнула Стрежев.
— А это не ты?
— Нет, конечно.
— А кто?
— Кто хотел от меня ребенка? Кто не дал от него избавиться? Кто вытащил из небытия Рыбака? Кто выдрал из реальности упавшую стену? Кто…
— Анюта, этого не может быть!
— Вот и они не поверили. Ты же чужак, «странь», так не бывает!
Она снова засмеялась тихим звенящим смехом. От этого смеха у меня закололо в груди и на глаза навернулись слезы.
— Отпусти меня. Они не отстанут.
— А как же я?
— Не будь эгоистом, Антон! — покачала она головой. — Вокруг тебя полно тех, кому нужны твои любовь и внимание. А ты зациклился на мертвой девушке из мертвого города, которая даже тебя не любила.
— Не любила?
— Дура была, — самокритично сказала Анюта. — Постарайся, чтобы наша дочь была умнее.
— Попробую, — вздохнул я, отхлебнув из бутылки.
— И много не пей.