Как в воду глядел. До взрыва оставалось полторы минуты…
На следующий день после прогулки по Рыжему лесу я проснулась рано. Умылась, заварила себе в чашке крепкий кофе и вышла на улицу. Солнце еще не взошло, и в утреннем полумраке город казался совершенно нереальным, каким-то призрачным. Нет, не зря американские журналисты прозвали Припять «город-призрак»! Дело не только в том, что он – совершенно пустой, он – именно призрачный… это трудно объяснить словами. Над головой неожиданно что-то щелкнуло и натужно захрипело. Я подпрыгнула от неожиданности, расплескав на асфальт почти полчашки кофе, и стала озираться по сторонам. Вокруг, разумеется, никого не было. Несколько секунд было тихо, потом в ветвях ближайшего дерева снова зашуршало, хрустнуло, и бодрый голос изрек:
– Доброе утро! В эфире киевское радио!
И грохнула разудалая музыка.
– Нормально! – похвалила я вслух киевское радио. – Очень впечатляет…
Действительно впечатляло: над пустым, мертвым городом гремело неунывающее «Ты ж мене пiдманула, ты ж мене пiдвела», хоть в пляс пускайся. Я огляделась вокруг. На газоне неподалеку росли какие-то невероятные мухоморы – шляпка каждого из них вполне могла укрыть человека от дождя в ненастный день. У елочек напротив дома часть ветвей почему-то были явно сосновыми – и форма, и цвет другие. А через дорогу прыгал кузнечик с мою ладонь величиной.
– Ну что, бедолага, – посочувствовала я насекомому-переростку, – тяжело прыгать с такими габаритами?
– Мысли вслух?.. – раздалось за моей спиной. Володя Шинкаренко, бодрый и выспавшийся, вышел на порог покурить.
– Они – мутанты? – поинтересовалась я у нашего проводника.
– Кто мутанты? – удивился Володя. – Вроде здесь только мы с тобой…
– Ну вон, – я махнула рукой. – Мухоморы эти здоровенные, кузнечик с котенка величиной. Да елки почему такие странные? На них же половина ветвей – сосновые! Это мутация?
– А-а-а, – проследил за моим взглядом Шинкаренко. – Слушай, никогда не задумывался об этом. Вроде после аварии действительно все стало большим каким-то. И странным немного.
Он походил вокруг мухоморов, потрогал сосново-еловые ветки.
– Бес его знает, Маш. Может, и раньше такое встречалось, а мы просто внимания не обращали?
– Не, – помотала я головой, – кузнечиков таких размеров не бывает. Точно мутант.
– Ну пусть будет мутант, – согласился Шинкаренко. – Только, прошу тебя, не пиши потом ерунды в своем журнале! Дескать, полно в Чернобыльской зоне мутантов, ступить от них некуда. От таких заявлений нормальных людей, мне кажется, тошнить должно. Конечно, здесь все изменилось после аварии. Но насколько… И как еще изменится через год, через два, через десять лет… Тут должны специалисты смотреть. Не наше это дело.
– Ладно, не буду писать ерунды.
– Вот и славненько! – повеселел Володя. – Давай буди милого друга, полезем на крышу.
– Куда?..
– На крышу шестнадцатиэтажки, тут недалеко. Утро хорошее, оттуда можно сделать потрясающую фотографию. Вам ведь нужны потрясающие фотографии?
– Ага.
– Тогда быстренько собирайтесь.
Витька собрался в момент, и через десять минут мы уже карабкались по бесконечной лестнице на крышу какого-то шестнадцатиэтажного здания. Наконец взобрались и сели на парапет – перевести дыхание. Посидели, помолчали. Шинкаренко отошел к противоположной стороне крыши, походил там, пошуршал чем-то…
– Идите сюда! – позвал он нас. – Смотрите.
Мы подошли и посмотрели, куда он указывал.
Солнце только-только начало подниматься, над городом стоял розовый туман. И в этом тумане словно плыл над землей – казалось, совсем рядом! – Саркофаг. Над ним не было неба, под ним не было земли, он купался в тумане – зловещий и при этом прекрасный, величественный. Витька защелкал фотоаппаратом. Потом эти его снимки обойдут страницы газет и журналов всего мира: плывущий над мертвым городом Саркофаг. Укрытие над взорвавшимся четвертым энергоблоком, в строительство которого были положены жизни тысяч людей. Памятник людской безответственности и человеческому героизму.
– Ну, раз уж начали сегодня снимать, – сказал Шинкаренко, – пошли, еще есть одна тема…
Мы спустились вниз и зашагали по пустым улицам Припяти.
– Во, – Шинкаренко свернул в маленький скверик. – Вот детский сад.