– Одевайте «лепестки»! – последовала команда.
Мы послушно надели респираторы и стали спускаться куда-то вниз, глубоко, и в конце концов оказались посреди того, что атомщики называют Развалом – на остатках блочного щита управления четвертым энергоблоком Чернобыльской атомной станции.
Объяснить, на что похож Развал, невозможно. Развал нужно видеть. Ощущение там такое, словно ты – крохотная, микроскопическая букашка, затерявшаяся посреди вселенского хаоса. А уж хаос вокруг был самый настоящий – ничего целого, только гигантские осколки, обломки, обрывки…
– Ну, – ухмыльнулся сопровождавший нас дядечка, – нравится?
– Кошмар, – искренне сказали мы.
– Тогда быстро фотографируйте что надо – и уходим. Поля тут – запредельные, как бы не приболеть вам всерьез после этой экскурсии.
– А вы? – поинтересовалась я.
– Меня радиация не берет! – отмахнулся дядечка. – У меня супротив ей иммунитет имеется. Такой вот организм достался удачный.
Витька в ажиотаже защелкал фотоаппаратом.
– Быстрее! – торопил провожатый, нервно поглядывая на часы. – Давай, парень, нельзя вам здесь больше!
Тем временем я подняла с пола и сунула в карман две белые квадратные кнопки, валяющиеся в пыли. На одной было написано «АЗ-5», на другой надпись нельзя было прочитать, потому что кнопка изрядно оплавилась. Зачем я это сделала, сказать трудно, как-то машинально получилось. Вдруг очень захотелось спрятать в карман эти кнопочки…
– Уходим, уходим! – провожатый буквально уже выталкивал нас силой к лестнице, потом вверх. – Не понимаете, черти, что здесь такое?! Почти шесть минут лишних пробыли, это ж кому сказать только!..
– Да что будет-то от шести минут? – возмутился дядечкиной суетливостью Витька.
– А вот вечером увидишь, – гаркнул тот в сердцах. – Все тебе отломится по полной программе!
Быстренько переоделись в свои «пятнашки» и выбрались на свежий воздух.
– Ну что, в Припять? – поинтересовался Шинкаренко. – Или по селам проедемся?
– В Припять! – решил Витька. – Что-то я устал сегодня, как будто вагон дров разгрузил. И голова болит…
И мы поехали обратно, в Припять.
В 1 час 27 минут 26 апреля на блочном щите управления четвертого энергоблока творилось что-то невообразимое. Помещение сотрясали страшные удары справа, слева, снизу. Вслед за «мелкими» ударами последовал сокрушительной силы взрыв. Ударная волна с пылью, с горячим радиоактивным паром ворвалась в помещение блочного щита управления четвертого энергоблока. Ходуном заходили стены и пол, стал рушиться потолок. Погас свет, остались гореть только три аварийных светильника. Вокруг вспыхивали молнии коротких замыканий – взрывом порвало все силовые и контрольные кабели. Шипение пара, клекот льющейся откуда-то горячей воды…
В помещение БЩУ вбежал задыхающийся Перевозченко.
– Александр Федорович! – крикнул Акимову. – Там что-то страшное… Разваливается пятачок реактора… Плиты прыгают, взлетают вверх…Что это?..
– Спокойно! – сказал Акимов. – Мы все делали правильно…
В этот миг распахнулась дверь из машинного зала. Влетел закопченный старший машинист турбины Вячеслав Бражник. «Пожар в машзале!» – отчаянно крикнул он. К открытой двери подскочили Акимов и Дятлов. То, что они увидели, было ужасно…
Акимов бросился к телефону: вызывать пожарных. По «02» ответили, что пожарные машины уже подъезжают к Станции, огонь заметили еще раньше.
Дятлов выглянул в окно, высунув голову наружу. На асфальте вокруг блока что-то валяется. Этого «чего-то» очень много… Графит?! Если это графит, значит, реактор разрушен полностью! Значит – конец… «Не может быть, – успокоил себя Дятлов. – Это не графит. Что угодно, но не графит!»…
У Акимова был шок. Он не понимал, что надо делать. Стержни заело… Можно попробовать опустить их вручную – из центрального зала… Идея!
– Проскуряков, Кудрявцев, – попросил он стоящих рядом в оцепенении стажеров СИУра. – Парни, надо быстренько в центральный зал. Покрутите за рукоятки, надо стержни вручную опустить. А, парни? Сходите?
И парни пошли.
Без респираторов и защитной одежды они подошли к входу в ЦЗ и вошли в бывший реакторный зал. Вот только реактора там уже не было. Круглая плита верхней биологической защиты под углом лежала на шахте реактора. Из жерла разрушенного реактора шел красный и голубой огонь. Прямо в лица стажеров ударил ядерный жар с активностью 30 тысяч рентген в час. Было совершенно ясно, что и никаких поглощающих стержней нет, все разнесло взрывом.
Проскуряков и Кудрявцев пробыли возле реактора около минуты. Этого оказалось достаточно, чтобы получить смертельную дозу радиации. Оба вскоре умерли в 6-й клинике Москвы.