До слез рассмешило их обоих недовольство одного из героев фильма — пекаря Кинзела: «Кто же совершает революцию в воскресный день, когда всем хочется отдыхать, танцевать, слушать музыку, потому что жизнь дана для радости и счастья, красоты, любви…»
Выйдя из кинотеатра, Вера и Сергеев посмотрели друг на друга и рассмеялись, когда Сергеев высказал то, о чем подумали оба:
— А не посмотреть ли нам «Большой вальс» еще раз?
— Мысль прогрессивная, — ответила Вера, — но у нас на сегодня определена программа, и мы должны ее выполнить: предстоят «баррикадные» бои за право на отдых и ностальгию по детству.
— Ну что ж, «Баррикады» так «Баррикады», займемся боями, тем более что они запланированы. Сам бы я никогда не собрался слушать «Времена года» в исполнении юной пианистки Али Пахмутовой… А почему «ностальгия по детству»?
Вера запнулась, ответила не сразу:
— Никому не рассказываю, вам скажу: еще в четвертом классе ходила в музыкальную школу, после каждого урока брела по улице домой с раскрытой нотной тетрадью, всматривалась в волшебные значки и линии, именуемые нотами, пыталась постичь таинства непостижимого искусства… В седьмом уже играла Баркаролу, «Осеннюю песню» и «На тройке» — самые популярные пьесы из «Времен года».
— А что же потом? Сейчас-то, наверное, не приходится играть?
— А потом один за другим умерли родители, жила с бабушкой, пришлось поступить в медучилище, идти работать в больницу, сначала няней, затем медсестрой… Ну и как вы уже знаете, из больницы направили меня по комсомольскому набору в школу криминалистики, решили, что медицина нечто родственное вашей профессии. Так что «Времена года» бывают разные.
При всей грубости «человеческого материала», с каким приходилось иметь дело Сергееву, он все-таки не настолько отупел, чтобы не оценить доверительную исповедь Веры, ее жалобы на несбывшуюся мечту стать пианисткой. Что делать!.. Он тоже не стал учителем, хотя и проработал несколько дет в школе. Учительская практика тоже прошла не зря… Все остается в человеке, особенно то, что закладывается смолоду. Следователю (а кроме оперативной работы Сергееву не раз приходилось вести следствие) тоже надо быть и педагогом и психологом…
После фильма они в приподнятом настроении прошли в зал клуба завода «Баррикады», сели в своем шестом ряду и стали смотреть и слушать, как худенькая малышка, совсем ребенок, Аля Пахмутова, которая и на стул перед роялем села на высокую подушку, стала чистенько и звонко играть Чайковского. С уважением наблюдал Сергеев, как разгорелись щеки Веры и в ее глазах закипели невольные слезы. Сидел он не шевелясь, боясь потревожить словом или движением нахлынувшие на Веру чувства, понимая, что встретилась она сейчас со своим детством, когда живы были папа и мама и еще не надо было самой прокладывать нелегкие пути в жизни…
После исполнения каждой пьесы зал аплодировал юной исполнительнице, и Сергеев, не опережая события, но и не отставая от других, громко хлопал в ладоши, оживленно поглядывая на Веру. Эта роль «самодеятельного меломана», как он сам определил свое состояние, нежданно-негаданно освоенная им с ходу ради этой милой, искренней девушки, которая все больше нравилась ему, забавляла Сергеева. Он и сам не без удовольствия открывал в себе не известную ранее способность слышать и воспринимать ту волнующую красоту музыки, которая раньше проходила мимо внимания, была ему недоступна. Сергеев чувствовал себя благодарным Вере за эти открытия, пребывая в состоянии неустойчивого равновесия, когда и тревожно, и радостно, и ждешь чего-то хорошего, которое обязательно вот-вот должно случиться…
Вора со смущенной улыбкой, стараясь не показать охватившего ее волнения, нарушила молчание, проронив:
— Эпиграфом и Баркароле Чайковский взял стихи Плещеева:
И Сергеев вдруг с удивлением обнаружил, что и он слышит в этих переливающихся звуках Баркаролы тихий плеск воды, а в раскатившейся по зимней дороге «Тройке» — звон колокольчика. Сам бы он, возможно, не очень воспринял прекрасную, истинно русскую глубину и образность шедевров Чайковского, но рядом была Вера, и Сергееву казалось, что он понимает красоту и содержание именно тех пьес, какие в детстве играла она, а сейчас исполняла Аля Пахмутова.
Во втором отделении концерта сцену заполнили, словно живые цветочные клумбы, яркие сарафаны юных танцовщиц ансамбля заводского клуба. Лихая пляска достигла своего предельного накала, когда на сцену неожиданно вышел озабоченный, о непривычно суровым лицом знакомый Сергееву секретарь райкома партии завода «Баррикады», остановился у рампы и, окинув зал невидящим взглядом под яркими лучами софитов, стал ждать, когда все присутствующие осознают, насколько значительно то, что он должен будет сказать. Прервали свое вихревое выступление танцоры, в зале наступила гнетущая тишина.