— Так и сделаем, — сказал Аверьянов. — И не откладывая. Чуть подкрепимся, пока выводят солдат, и — в поход… Петр Карпович, — вызвал он по радио капитана Гребенюка, — снимай оцепление, отправляй солдат на заставу. «Учения», — он выделил голосом это слово, — на сегодня закончены. Минут через тридцать будем у тебя на льду.
— Ну вот и добро, — загудел в трубке обрадованный голос капитана Гребенюка. — Подкормите там майора и моего замполита. Говорят, он тоже неплохо воевал…
Такая забота капитана польстила самолюбию Алексея, хотя он ничем не выдал, насколько польщен вниманием начальника заставы.
Майор с подполковником надели маскхалаты и лыжные ботинки, вслед за сопровождающими их радистами и нарядом, в полушубках и валенках, тоже в белых маскхалатах, сошли по крутому спуску на лед. У всей группы под мышками белые лыжи.
Воронцов сразу понял: Ковешникову не часто приходилось становиться на лыжи, и все же майор довольно уверенно заскользил вслед за Алексеем и Аверьяновым по укатанным ветром снежным застругам.
Встречный ветер и под марлевой занавеской обжигал лицо. Ледяное поле, словно нарочно, ставило на пути торосы. Там, где на открытых участках сдуло снег, лыжи шли враскат. Хватала за ноги белыми змейками струившаяся поперек лыжни поземка.
От этой ночной мглы, от ощущения бескрайних просторов моря, скованного льдом, под которым до самого дна затаилась темная холодная вода, от молчаливого движения людей, похожих на белые привидения, становилось непривычно жутковато, как будто где-то очень далеко были и города и села с громкими человеческими голосами, электрическим светом, шумом автомобилей, а остались лишь звезды над головой, на которые и то стали наползать откуда-то появившиеся лохматые тучи, да посвистывающий в торосах ветер, пересыпающий сухие снежинки, да опустившееся к бескрайнему ледяному полю ночное безмолвие.
Алексей — человек далеко не робкий — чувствовал себя неуютно на этих открытых всем ветрам ледяных пространствах, но ничем не выдал своих ощущений, внимательно прислушиваясь к звукам ночи, осматриваясь вокруг. Так же вели себя и остальные, в том числе и майор Ковешников.
Возле островка встретил их капитан Гребенюк, тоже в белом маскхалате и на белых лыжах. Из-под надвинутого на заиндевевшие брови капюшона при отсветах снега смотрело жесткое, с прямым носом, и втянутыми щеками лицо. Колючие небольшие глазки поблескивали в тени глазниц, придирчиво смотрели на подошедших.
Капитан с чувством пожал руку Ковешникову, молча поздоровался со своим замполитом, всем своим видом как бы говоря: «Гостю рад, но мы и сами с усами».
— Товарищ подполковник, — доложил он Аверьянову, — личный состав по вашему приказанию отправлен на заставу. Резервная группа оставлена в расположении ПТН.
— Вольно, Петр Карпович, — сказал Аверьянов. — Можно и не так официально. Здесь все свои.
Доложил о себе и Воронцов, приступил, мол, к своим обязанностям. Ответил на молчаливое рукопожатие Гребенюка, поздоровался со стоявшим тут же солдатом, Веденеевым, у ног которого сидела служебная собака. Неподалеку он заметил запорошенную снегом лису.
— Во какие дела у нас, Яков Григорьевич, — загудел простуженным басом Гребенюк. — Устраиваем концерты самодеятельности, ходим на охоту, стреляем лис, а нарушителя задержать не можем.
От ревности капитан явно перегибал палку, задевая неудачным концертом самодеятельности Воронцова, не щадя и себя. Он вовсе не считал нужным скрывать некоторое раздражение от затянувшегося поиска и от приезда «варяга» Ковешникова.
— Концерт самодеятельности — это хорошо, — ответил Ковешников. — У нас тоже бывают концерты. Еще когда служить начинал, как даст Шарапхан «музыку» в двадцать стволов, дня три потом по всем горам спектакль разыгрываем.
— Вот и у нас примерно так… Я оставил Веденеева с Рексом на случай, если понадобятся, — сказал капитан Гребенюк.
— Твое мнение, Яков Григорьевич? — взглянув на Ковешникова, спросил подполковник.
— Думаю, что, кроме лисьих, никаких других следов мы не увидим, а в лисьих и сами разберемся, — ответил майор.