— Поощрение будет. На разборе операции, — неоднозначно ответил Аверьянов. — А сейчас быстро к задержанному. Проверим только, что там видит на экране локатора Фомичев.
Подполковник вызвал по радио майора, тот немедленно ответил:
— Докладывает Шестнадцатый. Восьмой импульс вошел в мертвую зону, больше его не вижу. Группа лейтенанта Друзя в полутора кабельтовых от берега блокирует район четвертой ниши со стороны моря.
— Понял вас, — ответил подполковник. — Нарядами правого фланга перекройте дорогу.
— Есть! — послышалось в телефонной трубке.
И тут Воронцова осенило: нарушитель идет против ветра, значит, боится розыскных собак… В группе Друзя собаки нет, но об этом нарушитель не знает. А Веденеев с Рексом где-то здесь. В такую метель собака едва ли возьмет след. И все же…
Пока Воронцов размышлял, Гребенюк жестом предложил пройти вдоль отвесной скалы. Офицеры гуськом двинулись за ним.
Буран, как нарочно, по закону подлости, дошел до неистовства. Снег, казалось, живыми влажными струями несся вдоль обрыва, свист ветра заглушал все звуки. Разгулявшаяся метель позволяла подходить к берегу незамеченным тому, кого здесь ждали.
Шагая след в след за своим начальником заставы, Алексей раздумывал, правильно или неправильно сделал Гребенюк, задержав Аббаса-Кули?.. Скорей всего — правильно. Уж Воронцов-то знал, что может сделать хороший стрелок, укрывшись в четвертой нише. Да и провел-то задержание Петр Карпович мастерски. Если такой волк, как Аббас-Кули, и выстрелить не успел, значит, «фактор внезапности» капитана Гребенюка сработал безотказно… Все это — с одной стороны… А вот с другой… То, что пособник нарушителя уже задержан, намного осложняло ход операции.
Подошли к нише. Аббас-Кули, в белом полушубке, такой же белой барашковой шапке и в белых бурках (Воронцов и на этот раз не сразу его узнал), сидел на коряге, выброшенной морем, у входа в нишу. Подойдя ближе, Алексей увидел, что ноги у него связаны, а на запястьях наручники. С безучастным видом он смотрел прямо перед собой, не отряхивая снежинки, таявшие на его худом, смуглом лице.
Когда офицеры подошли, встал, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство.
— Наручники снимать не надо, а ноги развяжите, — сказал Аверьянов. — Теперь не убежит.
При виде Ковешникова Аббас-Кули на мгновение изменился в лице, но тут же справился с собой: горбоносая физиономия нарушителя не выражала ничего, кроме наигранной обиды и негодования.
— Салям, Аббас-Кули, — иронически приветствовал его Ковешников. — Видишь, где нам пришлось встретиться? Далеко ты залетел, чтобы увидеть своих друзей.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — на чистом русском языке, почти без акцента, ответил тот.
— Скоро поймешь, — заверил его Ковешников.
— Повторяю, в метель заблудился. Чтобы не потерять ориентир, хотел берегом пройти к поселку. Мои документы у капитана, они в порядке.
— А оружие? Автомат и гранаты? Тоже в порядке?
— Понятия не имею. Оружие ваших солдат. Вы мне его к делу не пришьете. Это провокация!
— Оружие ваше, и нечего тут комедию ломать, — не выдержал Гребенюк.
— Ничем не докажете. А за оскорбление ответите.
— И докажем и ответим, — заверил Аверьянов.
— А как насчет этих документов? — Ковешников развернул веером перед задержанным фотографии его отравленных проводников, еще в Туркмении топтавших армейскими сапогами следы Аббаса-Кули.
— Ваши свидетели? — не в силах сдержать злобное торжество, с издевкой спросил Аббас-Кули.
— Верно, — согласился Ковешников. — Мертвые свидетелями не бывают. Только перед смертью они успели сказать, кто их отправил к аллаху. Так же, как и маленького терьякеша.
— Вы и сами могли их убить, — наглея от приближения развязки, надеясь на что-то, сказал Аббас-Кули.
— Кто их убил, вы отлично знаете, — также вполголоса сказал Аверьянов.
Ветер дул со стороны пробирающегося вдоль обрыва к этому месту нарушителя, относил слабые звуки, тем не менее появиться он мог каждую секунду, необходимо было соблюдать предельную осторожность.
— Ничего я не знаю. Никого не знаю. Вас с этими фотографиями первый раз вижу. Что это вы мне какое-то мокрое дело клеите? Сказал, заблудился в метель…