Капитан замолчал: со стороны рынка подошли с хозяйственными сумками в руках две молодые женщины. Обе — черноволосые, с белыми лицами, отлично знающие секреты косметики. Подходя к парикмахерской, издали поздоровались с Ковешниковым, окинув его и капитана любопытными взглядами.
— Как зовут мастериц? — спросил Малков.
— Одну — Нелли, другую — Саодат.
Пропуская Ковешникова вперед, капитан взошел по ступенькам крыльца в парикмахерскую.
Женщины не сразу обратили на них внимание, восприняли, скорее, как помеху, а не как клиентов. Все три говорили одновременно, не слушая друг друга, усиленно жестикулируя, поминая имена Айгуль и Махмуда-Кули.
Ковешников вежливо покашлял:
— Можно?.. Салям, Нелли, салям, Саодат, Эльяр… Кажется, не вовремя пришли?
— Садитесь, дорогие, обслужим, — ответила Саодат, продолжая оживленно говорить с подругами.
Оба сели в кресла, откинулись на подголовники.
Нелли и Саодат привычным движением набросили на них белые простыни, заправили вокруг воротников.
— Что будем делать? Бриться, стричься?..
— И то и другое…
Уловив мгновенную паузу в разговоре женщин, Ковешников спросил:
— А почему Айгуль-ханум по Текинке гуляет, на работу не идет? Наверное, поссорились?
Женщины мгновенно замолчали и только переглянулись между собой.
— Какая Текинка, дорогой? Айгуль-ханум сейчас по Петропавловску-Камчатскому гуляет!
— Что так далеко? Почему Камчатка? — удивился Яков Григорьевич.
— К жениху поехала, отцу, матери не сказала, только письмо оставила… Вон Эльяр уже была у ее родителей, они ничего не знают, сказать, куда дочка девалась, не могут…
— Надо же! — безразличным топом произнес Ковешников. — Значит, я какую-то другую молодую баджи, похожую на Айгуль, на Текинке видел.
— Это ты правильно говоришь, другую, — подтвердила Саодат.
— Ну и как, хороший человек жених Айгуль? — спросил Ковешников.
— А кто знает? Больной, наверное почками, как Айгуль. На курорте в Байрам-Али почки лечил, там и познакомились. Айгуль путевку от профсоюза давали. Погуляли, разъехались, а потом присылает телеграмму: «Приезжай, дорогая, будем жениться!»
— Ну, так все хорошо! Раз предложение сделал, значит, серьезный человек! Старый или молодой?..
— Лет тридцать пять, в самый раз для Айгуль. Она ведь тоже всем говорила: «Двадцать четыре», а самой двадцать восемь.
— Да, в таком возрасте непросто замуж выйти, — согласился Ковешников. — Пошли им аллах счастья: семья будет, дети пойдут.
— Еще неизвестно, пойдут ли дети, — не удержалась от разговора Эльяр, но тут же замолчала.
— А он что, рыбак? — высказал предположение Ковешников. — На Камчатке, говорят, красной рыбы, икры много…
— Военный, как ты. Майор. И как только поехала!.. У нас в Ашхабаде виноград, дыни, арбузы, урюк, миндаль — тепло! А там только снег да лед, белые медведи женщин воруют, замуж берут!
— Если белые медведи там такие, то дело дрянь, — посочувствовал Ковешников. — А сам-то он туркмен, русский?
— Кто его знает? Подписал телеграмму: «Василий». Вася…
— Вот тебе и «Вася»! — не удержался от восклицания капитан Малков, когда Ковешников пересказал ему суть разговора.
Он, как и Яков Григорьевич, все посматривал в окно, вызывая неудовольствие Нелли, брившей его, но не решавшейся сделать замечание.
За окном мелькнула фигура пожилого человека.
— Одну минуту, — сказал Ковешников, остановил жестом Саодат, вскочил с кресла и, вытирая на ходу мыльную пену с лица, вышел на улицу.
— Махмуд-Кули-ага! — окликнул он уходившего в сторону базара невысокого старика.
Тот обернулся.
— А, это вы, товарищ Ковешников, — сказал подчеркнуто официально. — Что хотел, дорогой, говори, а то мне некогда: на базаре друзья ждут.
— Шел ты в парикмахерскую, а теперь — «на базаре друзья ждут»? — с усмешкой переспросил Ковешников. — Эльяр я к тебе посылал.
— Ты?
— Конечно я…
— Ты знаешь, где моя дочка Айгуль?
— Догадываюсь. Если поверишь мне, то уже сегодня вечером Айгуль-ханум будет с тобой.
— Как она будет со мной, если вчера улетела на Камчатку? Женщины из парикмахерской видели билет на самолет…
— Она еще не улетела на Камчатку. Я тебя за всю жизнь ни разу не обманул.
— Что я должен делать?
— Расскажи, что знаешь, как все получилось?
— Ничего не знаю. Оставила записку и ушла.
— Записка с тобой?
— Вот она…
Махмуд-Кули развернул бумажку, на которой было написано: «Опе! Не думай плохо обо мне. Уезжаю далеко — спасти тебя и всю нашу семью. Меня не ищи. Станешь искать, погубишь всех».