«Митька Беспалько — кореш „дяди Володи“ — Хрыч!..»
Не раз отбывая срок в лагерях, Николай хорошо знал, чего стоят такие «воры в законе». Опасны они своей крайней решимостью. Хрыч — не «шестерка», а вот согласился выполнить поручение самого «пахана». На первый взгляд нечего тут делать Хрычу, с покалеченной рукой, возле военкомата, но Николай сразу понял, ради кого тот сюда пришел. Не помог ему и деланно-безразличный вид, будто не узнал старого знакомого: Хрыч криво улыбался, откровенно радуясь, видимо, не случайной, а заранее предусмотренной встрече. Приблизившись, он, нагло играя глазами я наслаждаясь впечатлением, какое произвел на Николая, словно бы между прочим, спросил:
— Майор чего сказал?
— Велел ждать, — ответил Николай и замер: к военкомату подходила Маша вместе с подругой — полноватой Соней Харламовой, работавшей с нею в одной парикмахерской.
Маша безразлично глянула на Николая, как на незнакомого, потом вдруг глаза ее расширились, она сделала к нему движение, словно ее толкнули, и остановилась. Первое чувство недоумения сменилось жалостью, но, когда Николай проронил неуверенно: «Здравствуй, Маша», ответила непримиримо:
— Ты здесь, в городе, и не зашел?..
Она замолчала: выходившие из двери военкомата оборачивались в их сторону.
— Отойдем немного, все расскажу…
Тут и Маша заметила, что поблизости появился худой черноглазый, как она мысленно окрестила, «тип». А для Николая не оставалось уже никаких сомнений: Хрыч не зря отлучался куда-то и «пасет» именно его.
— Не уходи, — сказал Маше Николай. — Может, последний раз видимся… (Так он позже рассказывал об этой встрече Сергееву).
— Я слушаю тебя, — по-прежнему непримиримо сказала Маша.
— Врал я… Нигде не служил, нигде не работал… Я — бывший вор… Теперь с этим покончено. Как у нас говорят, «завязал». На суде дал слово Глебу Андреевичу. Он поверил. Срок условный, разрешили на фронт… Видишь, в военкомате, и никакого конвоя. Сержант Куренцов руку пожал. Тоже поверил. Поверь и ты.
Николай говорил, а сам слушал, как фальшиво звучат его оправдания. «Ничего себе, „покончено“, а Хрыч — вот он, рядом, дожидается. Еще не известно, что выкинет… Как — не известно? Все известно. Скажет! „Деньги на бочку“ — и вся недолга. Иначе — ноги узлом на затылке, и — прости-прощай, подруга дорогая».
— Как я тебе поверю, если раньше ты мне врал? — словно издали, услышал он голос Маши.
— Раньше с немцами не воевали… Когда война уже началась, залез я в одну квартиру…
— Не надо, не рассказывай!
— Надо… В комнате люлька, в люльке маленький ребенок. На столе недопитый стакан чаю. У зеркала фото лейтенанта, под карточкой похоронка: «Погиб смертью храбрых». Прочитал я и будто колом огрели меня по голове: «Только проводила мужа на войну, и уже вдова, с маленьким»… Было в кармане немного денег, положил бумажки под стакан: придет, подумает, кто-то из однополчан мужа оставил…
— А что это ты так по сторонам смотришь? — спросила вдруг наблюдательная Маша.
— Не хочу, чтобы наш разговор кто слышал, — вздрогнув, ответил Николай, а сам отметил про себя: «Хрыча нигде не видно, а только не один он тут…»
К военкомату подкатила полуторка, за рулем шофер в военном кителе, из кабины выскочил белобрысый красноармеец в линялой гимнастерке, расталкивая всех, распахнул дверь приемной военкомата, крикнул:
— Есть тут Маша Гринько?
— Я Гринько… Что стряслось-то? Откуда вы?.. — проговорила в растерянности ошеломленная Маша.
— Давай скорей в машину! Твой отец едет эшелоном на фронт! Ждет на вокзале под часами!
— Ой, Коля!.. Как же?.. Он ведь в плавании… Приписан к Военно-Морскому Флоту. Старпом… Почему «в эшелоне»? Хотя все может быть…
— Ты едешь или не едешь? Ждать не будем! Через полчаса эшелон отправляется!.. Отец твой у нас комиссаром, — продолжал скороговоркой красноармеец. — Послал нас, говорит: «Дочка в парикмахерской работает на площади Павших Борцов», адрес дал. А приехали, уборщица говорит: «Девчонки в военкомат пошли»… Ну, думаем, дела? Может, нашему комиссару разрешат и дочку в свою часть забрать?..
— Поеду я… — словно извиняясь перед Николаем, сказала Маша.
Белобрысый распахнул перед нею дверцу кабины, одним махом влетел в кузов. Машина рванула с места, помчалась по улице. Вслед бежала замешкавшаяся где-то Соня.
— Маша! Маша! Вернись!..
Но Маша только рукой махнула. Она видела бежавшую вслед за машиной Соню и вновь появившегося откуда-то «ханурика» с «вывихнутыми» черными глазами, резко выделяющимися на бледном, испитом лице. «Ханурик» схватил Николая за рубашку на груди.