— Майор чего сказал?
— Велел ждать, — ответил Николай и замер: к военкомату подходила Маша вместе с подругой — полноватой Соней Харламовой, работавшей с нею в одной парикмахерской.
Маша безразлично глянула на Николая, как на незнакомого, потом вдруг глаза ее расширились, она сделала к нему движение, словно ее толкнули, и остановилась. Первое чувство недоумения сменилось жалостью, но, когда Николай проронил неуверенно: «Здравствуй, Маша», ответила непримиримо:
— Ты здесь, в городе, и не зашел?..
Она замолчала: выходившие из двери военкомата оборачивались в их сторону.
— Отойдем немного, все расскажу…
Тут и Маша заметила, что поблизости появился худой черноглазый, как она мысленно окрестила, «тип». А для Николая не оставалось уже никаких сомнений: Хрыч не зря отлучался куда-то и «пасет» именно его.
— Не уходи, — сказал Маше Николай. — Может, последний раз видимся… (Так он позже рассказывал об этой встрече Сергееву).
— Я слушаю тебя, — по-прежнему непримиримо сказала Маша.
— Врал я… Нигде не служил, нигде не работал… Я — бывший вор… Теперь с этим покончено. Как у нас говорят, «завязал». На суде дал слово Глебу Андреевичу. Он поверил. Срок условный, разрешили на фронт… Видишь, в военкомате, и никакого конвоя. Сержант Куренцов руку пожал. Тоже поверил. Поверь и ты.
Николай говорил, а сам слушал, как фальшиво звучат его оправдания. «Ничего себе, „покончено“, а Хрыч — вот он, рядом, дожидается. Еще не известно, что выкинет… Как — не известно? Все известно. Скажет! „Деньги на бочку“ — и вся недолга. Иначе — ноги узлом на затылке, и — прости-прощай, подруга дорогая».
— Как я тебе поверю, если раньше ты мне врал? — словно издали, услышал он голос Маши.
— Раньше с немцами не воевали… Когда война уже началась, залез я в одну квартиру…
— Не надо, не рассказывай!
— Надо… В комнате люлька, в люльке маленький ребенок. На столе недопитый стакан чаю. У зеркала фото лейтенанта, под карточкой похоронка: «Погиб смертью храбрых». Прочитал я и будто колом огрели меня по голове: «Только проводила мужа на войну, и уже вдова, с маленьким»… Было в кармане немного денег, положил бумажки под стакан: придет, подумает, кто-то из однополчан мужа оставил…
— А что это ты так по сторонам смотришь? — спросила вдруг наблюдательная Маша.
— Не хочу, чтобы наш разговор кто слышал, — вздрогнув, ответил Николай, а сам отметил про себя: «Хрыча нигде не видно, а только не один он тут…»
К военкомату подкатила полуторка, за рулем шофер в военном кителе, из кабины выскочил белобрысый красноармеец в линялой гимнастерке, расталкивая всех, распахнул дверь приемной военкомата, крикнул:
— Есть тут Маша Гринько?
— Я Гринько… Что стряслось-то? Откуда вы?.. — проговорила в растерянности ошеломленная Маша.
— Давай скорей в машину! Твой отец едет эшелоном на фронт! Ждет на вокзале под часами!
— Ой, Коля!.. Как же?.. Он ведь в плавании… Приписан к Военно-Морскому Флоту. Старпом… Почему «в эшелоне»? Хотя все может быть…
— Ты едешь или не едешь? Ждать не будем! Через полчаса эшелон отправляется!.. Отец твой у нас комиссаром, — продолжал скороговоркой красноармеец. — Послал нас, говорит: «Дочка в парикмахерской работает на площади Павших Борцов», адрес дал. А приехали, уборщица говорит: «Девчонки в военкомат пошли»… Ну, думаем, дела? Может, нашему комиссару разрешат и дочку в свою часть забрать?..
— Поеду я… — словно извиняясь перед Николаем, сказала Маша.
Белобрысый распахнул перед нею дверцу кабины, одним махом влетел в кузов. Машина рванула с места, помчалась по улице. Вслед бежала замешкавшаяся где-то Соня.
— Маша! Маша! Вернись!..
Но Маша только рукой махнула. Она видела бежавшую вслед за машиной Соню и вновь появившегося откуда-то «ханурика» с «вывихнутыми» черными глазами, резко выделяющимися на бледном, испитом лице. «Ханурик» схватил Николая за рубашку на груди.
«Господи!.. Ничего ведь у него не кончилось! — только и подумала Маша о Николае. — Снова все начинается! „Дядя Володя“ требует свои деньги. И я, я во всем виновата!..»
В тот же день, всего через час-полтора после отправки Николая с сержантом Куренцовым, Сергееву позвонил военком. Немного помолчал, выбирая, с чего начать, затем сказал усталым голосом:
— Глеб Андреевич, эксперимент, должно быть, не получился: ваш Рындин в сопровождении милиционера прибыл в военкомат, я ему сказал: «Жди, вызову», а как оставил одного, он пропал… Третий раз вызываю, что-то не идет…
— Рындин-то не пропал, куда он денется, — как мог спокойнее, заверил военкома Сергеев. — Здесь какое-то недоразумение, в скором времени мы его вам обязательно доставим.
— Хорошо! — почти весело сказал военком. — Я пришлю в ваше управление повестку на Рындина, а вы лично в ней распишетесь с указанием срока, когда он к нам прибудет. Кстати, вы просили на сегодня вызвать и Марию Гринько. Повестку мы послали, но Гринько не пришла. Повторно вызывать?
— Повторно вызывать не нужно, Гринько придет, — давая понять, что не все можно объяснить по телефону, ответил Сергеев.
А что объяснять? Исчезновение Николая вместе с Машей оказалось для него полной неожиданностью.
— Прекрасно! — подвел итог разговору военком. — Значит, и Гринько под вашу ответственность! Так и запишем! Это, конечно, не тот случай, что с Рындиным, но все же проконтролируйте, чтобы я вас больше не беспокоил.
— Договорились, — не разделяя ни радости, ни веселья военкома, ответил Сергеев и положил трубку на аппарат.
«Черт бы побрал этого Николая! Опять ввязался в какую-то историю, еще и Маша его куда-то пропала! Вместе сбежали, что ли? Не должно быть… Оба искренне рвались в действующую армию. Значит, случилось что-то серьезное. Хотя меры приняты и возможные варианты продуманы, но могут быть и неожиданности…» В который раз приходилось Сергееву взваливать на свои плечи груз ответственности за самого ненадежного подопечного, какой только может быть у старшего оперуполномоченного областного управления НКВД. Он еще не решил, как «раскручивать» это ЧП, но события развернулись вдруг с такой стремительностью, что меры пришлось принимать безотлагательно.
Раздался телефонный звонок, в трубке торопливый голос запыхавшегося от быстрого бега человека:
— Товарищ старший лейтенант, докладывает сержант Куренцов…
Выслушав сержанта, Сергеев не удержался, похвалил:
— Молодцы, просто молодцы… Выходит, когда планировали, как в воду смотрели… Да. Сюда, ко мне, и немедленно…
Не успел он положить трубку на аппарат, как снова раздался телефонный звонок. На этот раз докладывал дежурный по управлению:
— Глеб Андреевич, к тебе тут посетительница.
— Фамилию сказала?
— Назвалась Соней Харламовой. Говорит, срочно.
— Пусть пройдет. Попроси кого-нибудь проводить, чтобы не искала кабинет.
Не прошло и минуты, как дверь открылась и в комнату вошла девушка лет двадцати с пышной прической, полноватая, с яркими карминными ногтями.
Этот ее парадный вид настолько противоречил почти неконтролируемому состоянию, что Сергеев вышел из-за стола и предложил Соне стул, но не такой уж и растерянной оказалась подруга Маши, как можно было предположить на первый взгляд.
— Вы Глеб Андреевич Сергеев? — решительно спросила она.
— Вы угадали. Что-нибудь случилось?
— Маша Гринько пропала… Николай… ну, ее друг, сказал: «Беги в управление НКВД, скажи Сергееву, Машку увезли обманом, меня пасет Хрыч, теперь я на крючке у Саломахи, влип намертво».