Александр Беляев
МЕРТВАЯ ЗОНА
— Я предпочел бы слушать вой шакалов и гиен, чем это душураздирающее пение, — сказал Ден Хэрвуд и плюнул в сторону, откуда доносились звуки.
— В этом пении есть своя красота, — ответил Доменико Маручелли, маленький итальянец, шагавший рядом с длинным Деном. Они шли вдоль компаунда Вессельской алмазной копи.
Компаунд — любопытная особенность южноафриканских алмазных копей, расположенных вокруг города Кимберлея. Компаунд — это загон, созданный компанией для рабочих-туземцев. Представьте себе огромную площадь, огороженную очень высокой стеной из проволочной сетки. В этом загоне под открытым небом выстроены дома для рабочих, там же находится больница и даже школа. Съестные припасы отпускаются из находящихся в этом же загоне складов компании. Подземный ход ведет от компаунда прямо в копи. Все входы строго охраняются, и никто не может ни войти, ни выйти из компаунда. В этом загоне помещается более двух с половиной тысяч туземцев, представителей самых различных племен ближних и дальних местностей Африки. Компаунд — нечто вроде «этнопарка». Но «экспонаты» этого необычайного парка добровольно пришли в свою клетку, чтобы заработать деньги на покупку коровы и жены. А так как жена стоит две коровы, то в общем нужно заработать на три коровы.
В этот вечер разноголосый гам покрывался звуками заунывной хоровой песни. Единоплеменники оплакивали своего погибшего собрата. Произошел обвал в шахтах — довольно обычное явление.
Музыкальный Маручелли, сам завзятый певец, находил в погребальном пении туземцев своеобразную красоту.
Проволочная сетка компаунда окончилась. Маручелли и Хэрвуд шли по серой известняковой почве — это была «лава» грязевых вулканов. Налево виднелись развороченные пласты земли, кучи желтой и голубой глины, над которыми работали солнце, дождь и ветер, дробильни и мельницы, машины для просеивания и промывания. А направо тянулась гладкая поверхность, поросшая сухими травами и колючим кустарником. Солнце заходило. Разноголосый гомон компаунда затихал вдали. Только все еще слышалось похоронное пение.
— Этого никто не будет оплакивать! — подумал Ден, поглядывая на своего маленького спутника. — И зачем только такие на свет родятся?..
Когда замолкли последние звуки «песни мертвых», Доменико Маручелли запел сам, сначала тихо, а потом все громче, свою любимую песенку:
Еще я громче запою-ю! — закончил Маручелли высокой нотой и, обратившись к Хэрвуду, спросил: — Фонарь не забыл?
— Ты уж второй раз спрашиваешь об этом, — грубо ответил Хэрвуд. — Я ничего не забываю!
Солнце зашло. Сгущались сумерки. Ночь обещала быть очень темной и довольно холодной. Уже сейчас чувствовалось, как холодеют щеки и руки. Почва медленно поднималась на северо-восток.
Скоро стало совсем темно.
— Может быть, ты зажжешь фонарик? — спросил Доменико.
— Дойдем и так. Я и с закрытыми глазами дорогу найду.
Путники некоторое время шли молча. Доменико никак не удавалось завязать разговора со своим молчаливым спутником. И итальянец вновь запел свою песню:
— Довольно тебе выть! — прикрикнул на него Хэрвуд.
— Мы ушли далеко, нас никто не услышит.
— У компании длинные уши и длинные руки! — ответил Ден.
Итальянец замолчал. Но, пройдя несколько шагов, потихоньку запел вновь:
— Стой! — крикнул Хэрвуд. Он вышел вперед, засветил электрический фонарь и, как бы освещая местность, поднес фонарь к глазам итальянца. Доменико сощурился, а Ден погасил фонарь.
— Так, — сказал Ден. — Все в порядке. Иди, иди! — И он пропустил Доменико вперед.
— Но я ничего не вижу!
— И не надо. Дорога гладкая, как стол.
Никакой дороги не было. Ослепленный светом итальянец шел впереди, закрыв глаза.
Душераздирающий крик разорвал тишину ночи. Мгновение молчания — и, наконец, где-то глубоко внизу глухой стук упавшего тела.