А затем грянула Вторая мировая. Во время войны Йерлоф служил лоцманом на Эланде, и ему по крайней мере дважды довелось видеть, как корабли взлетают на воздух, а потом идут на дно со всем экипажем лишь из-за того, что их капитаны считали, будто знают дорогу через минные поля лучше лоцмана.
Тогда, в военные годы, Йерлоф стал бояться мин. С тех пор ему стал сниться один и тот же кошмар, который он видел время от времени и сейчас, много лет спустя, и от которого просыпался с криком в холодном поту. В этом жутком наваждении Йерлоф стоял у релингов на палубе лоцманского катера. Все вокруг было залито солнцем. День на редкость ясный. А потом он смотрел вниз и вдруг замечал черную тушу мины, почти полностью скрытую водой. Мина едва виднелась, она, похоже, очень старая, ржавая, заросшая водорослями, неторопливо шевелящимися в такт волнам. Рожки контактных взрывателей тянулись к кораблю, чтобы поскорей выпустить на волю злую силу, заточенную в мине. Несколько секунд — и все…
Катер не успевает отвернуть, тем более остановиться, и плавно подходит к щетине взрывателей, все ближе и ближе… И в этот самый момент, когда катер должен поглотить страшный взрыв, Йерлоф всегда просыпался.
Потом, после того как война закончилась, Йерлоф купил свою вторую шхуну «Морской рыцарь» и ходил между Боргхольмом и Стокгольмом через Сёдертельский канал.[31] Обычно Йерлоф брал на борт эландский мрамор и красный известняк для столичных новостроек, а обратно вез бензин, солярку, товары по заказу, плитку и черепицу для управы в Боргхольм.
На всем пути, в каждом порту стояло множество шхун. Одни ожидали погрузки, другие разгружались. Все экипажи друг друга знали, и если была нужна какая-нибудь помощь, то всегда помогали.
В то время не было и в помине никакого соперничества или конкуренции. Йерлофу здорово помогли той декабрьской ночью 1951 года, когда «Морской рыцарь» стоял на якоре у острова Энг. На судне было масло, которое по неизвестной причине загорелось. Йерлоф и его боцман Йон Хагман спали и едва успели выскочить на палубу, прежде чем огонь полностью охватил корабль. Как это часто бывает у северных моряков, плавать ни один, ни другой не умели,[32] но, на их счастье, другая шхуна стояла рядом на якоре, и Йерлофа с Йоном тут же взяли на борт. Им-то помочь успели, а вот «Морскому рыцарю» пришел конец. Все, что оставалось сделать, — так это обрубить якорный канат и смотреть, как объятый пламенем корабль уносит в ночное море.
И сейчас эта картина стояла у него перед глазами. Может быть, еще и потому, что для Йерлофа горящий и тонущий в зимнем море корабль стал символом всего гибнущего эландского судоходства, хотя тогда он этого еще не понял. Йерлоф мог, конечно, остаться на берегу и расстаться с морем, но все же когда по страховке он получил деньги, то почти сразу купил моторную шхуну и ходил на ней капитаном еще целых девять лет. «Северянка» была его последним и самым красивым кораблем. Ходкая, с ладным такелажем[33] и мощным дизелем. До сих пор Йерлофу слышал убаюкивающий ровный рокот ее двигателя.
В 1960 году он продал «Северянку» и остался на берегу. Йерлоф поступил на работу в управление коммуны Боргхольма, и началась спокойная сидячая жизнь с трудовыми буднями за письменным столом. Тоска, но было и свое преимущество: он каждый вечер ехал домой к Элле. Как ни крути, детские годы дочерей Йерлоф пропустил, но по крайней мере видел, как они, уже подростки, хорошеют у него на глазах. И когда младшая Джулия родила сынишку, то Йерлофу было все равно — замужем она или нет, он всей душой полюбил ее малыша, своего внучонка.
Йенс Йерлоф Давидссон.
И потом настал тот день.
Уже наступила осень, но Джулия много времени проводила с Йенсом в Стэнвике, больше, чем обычно. Она тогда училась на медсестру, точнее, уже работала практиканткой на полставки. Отец Йенса Микаэль по-прежнему жил на материке. В тот день Джулия оставила своего сына на попечение Эллы и Йерлофа и поехала в Кальмар. Йерлоф с Эллой попили кофе, и потом он без каких-либо колебаний оставил жену с Йенсом дома и пошел вниз к морю: надо было подправить сети, которые он собирался поставить на следующее утро.
Когда Йерлоф спустился к прибрежному домику, он увидел, как с Кальмарского пролива движется туман, такой густой, какого он и на море много лет не видел. Туман навалился на берег, и Йерлоф кожей почувствовал его холодное влажное прикосновение. Ощущение было не из самых приятных, как будто он стоял на палубе в холодный день. Еще через несколько минут весь окружающий мир исчез в плотном, как толстое одеяло, покрове, где в радиусе двух шагов ничего не видно.
Наверное, ему тогда надо было вернуться домой к Элле и Йенсу. Вообще-то он так и хотел сделать. Но решил остаться еще на часок в доме и поработать с сетями.
Вот так все и было. Но со слухом у Йерлофа все в порядке — и сейчас и тогда. Поэтому он совершенно не сомневался по крайней мере в одной вещи, хотя и не смог убедить в этом других, ну, может, за исключением Джулии, — Пенс не спускался к морю. Йерлоф обязательно бы услышал его. Конечно, туман не такой плотный, как вода, и приглушает звук, но все слышно. Йенс не утонул, хотя полиция именно так и считала, и тело внука не уносило в Кальмарский пролив и не утягивало на дно.
Йенс пошел куда-то еще, но только не к морю.
Йерлоф склонился над письменным столом и написал два предложения:
«Равнина похожа на море.
А там, на пустоши могло случиться все, что угодно».
Он положил ручку на стол и закрыл блокнот. Потом, когда вытянул ящик, то опять увидел сандалию, завернутую в тряпку, а рядом лежала толстая книга. Она была напечатана недавно, в этом году.
Книгу издали как юбилейную, шестьдесят страниц шикарной плотной глянцевой бумаги. На обложке вытиснено название «Морские перевозки руды — 10 лет». Под заголовком красовался парусник.
Книгу Йерлофу одолжил Эрнст, когда в прошлый раз приезжал навестить — недели две назад. «По-моему, тут есть кое-что интересное, — сказал тогда Эрнст, — посмотри на странице восемнадцать».
Йерлоф вынул книгу и начал перелистывать. Вот. Внизу в текст была врезана маленькая черно-белая фотография, и уже в который раз Йерлоф стал ее рассматривать.
Снимок был старый. Каменный пирс в небольшой гавани, на нем высокий штабель длинных досок. Сбоку и сзади виднелась черная корма парусника, похожего на те, на которых плавал сам Йерлоф. Между кораблем и досками стояла группа людей в темной рабочей одежде и вязаных шапочках. Двое — на переднем плане. Один из них дружески положил другому на плечо руку.
Йерлоф пристально глядел на эту парочку, и они, казалось, тоже рассматривали его.
Послышался стук в дверь.
— Вечерний кофе, Йерлоф, — сказала Буэль.
— Уже иду, — ответил Йерлоф, отодвигая стул.
Он медленно выбрался из-за письменного стола.
Но все же Йерлофу почему-то было трудно выдержать взгляды тех двух парней с фотографии в памятной книге.
Ни один из них не улыбался. Впрочем, у Йерлофа они веселья тоже не вызывали, потому что после последнего разговора с Эрнстом он фактически уверился в том, что один из этой парочки причастен к смерти его внука и поэтому тело Йенса так и не смогли найти.
Йерлоф не знал пока только одного: кто из них убил его внука.
Йерлоф тихо вздохнул, закрыл книгу и положил ее обратно в письменный стол. Он потянулся за тростью и, тяжело опираясь на нее, медленно пошел пить кофе.
7
Вдоль горизонта появилась неяркая, будто смешанная с темнотой полоска. На Эланд пришел рассвет. Но Джулия спала и не видела, как октябрьское солнце поднималось из-за моря.
32
Как показала практика, в Северном море, на Балтике зимой, как, впрочем, и в Северной Атлантике, человек мучается в ледяной воде от восьми до максимум двадцати минут, поэтому считается, что экипажу уметь плавать не обязательно.