Мы это... там... — как-то нелепо пробормотал Упырь.
Валите отсюда! — заорала Катька.
Мы удалились. В смысле я удалился, ну и этот за мной. Я со злости перепрыгнул через шлагбаум, Упырь обогнул его сбоку.
Зачем тебе работать? — спросил я. — У тебя что, денег нет?
Есть. Просто интересно.
Интересно работать?
Ну да. Я ещё не пробовал. Нет, я работал, конечно, но не по-настоящему, не за деньги. Я был волонтёром, мы мусор убирали с городских улиц. Потом мы ещё за животными присматривали, одежду тоже собирали для больных детей, только всё это не за деньги, а просто...
Болтун, подумал я. Как Вырвиглаз. Только тот врёт, а этот просто треплется, бла-бла-бла, короче, все кровопийцы друг на друга похожи.
Так что поработать по-настоящему будет интересно очень...
А папашка твой не воспротивится? — спросил я.
Упырь промолчал. Не, он точно дурак. Питается в столовой пловом, хочет на работу устроиться. Повезло мне.
Ну смотри. Как хочешь. Пойдём.
Больше в этот день ничего интересного не произошло. Мы устроились на подсеку. Документов у нас на самом деле не спросили, Синицын меня знал, вернее, отца моего. И Упыриного отца тоже, видимо, знал. И он тоже с сомнением поглядел на Упыря, словно тот не уродцем был мелким, а снежным человеком из Кологрива, которого многие видели, а записываться в трудовой отряд этот человек пришёл вдруг к Синицын у.
Нас записали, велели завтра к восьми приходить на хоздвор в сапогах, остальное выдадут. Ещё бы они не записали! За полторы штуки кто впряжётся? Да ещё летом! Даже самые распоследние бомжи не работают. Это и понятно — пошёл в лес, набрал лисичек, сдал — и полторы штуки в день можно огрести.
Но лисички пока ещё не в росту.
Ты что будешь делать? — спросил Упырь. — Ну сейчас, вечером?
Ничего. Голова болит. Двину домой, натрусь лимоном.
Лимоном?
Лимоном. Корками. Натру виски, это здорово помогает. И спать лягу на правый бок.
Хочешь, пойдём ко мне. У нас ещё вещи не разобраны, но телик уже стоит, чего-нибудь поделаем...
— Я же говорю, голова болит. И вообще, надо до завтрашнего отдохнуть хорошо. Так что давай.
Мы разошлись. Конечно, у меня совсем не болела голова и к терапии цитрусовыми я совсем не хотел прибегать. Но домой всё равно пришлось вернуться. Сейчас там самый сезон — мать ещё не пришла с работы, Сеньки наверняка тоже нет, отец в больнице — тишина и свобода. Лучше дома побуду, почитаю разную чушь. Так спокойно. Я ускорил шаг и скоро был уже дома. Перелез через забор и пробрался к себе. Достал из-под кровати ящик, из него тетрадку, тихонечко влез на чердак и устроился возле трубы — мне нравится находиться рядом с кирпичной кладкой, старый кирпич вкусный — отломишь кусочек, сжуёшь, и на душе легко. А в детстве я вообще мог полкирпича срубать за милую душу.
Я открыл тетрадь.
Сначала хотел про бабушку свою написать, она у меня на очереди, но потом передумал, написал:
«Катя Родионова».
Собирайте друзей.
«Катька Родионова.
У Катерины естествоиспытательский ум. Она любит отыскивать новое, что-то систематизировать, записывать мелкими буквами в амбарные книги. Из таких получаются Софьи Ковалевские или даже Марии Склодовские-Кюри.
В пятом классе она составила грибную карту. Причём не сама составила, леса она не облаживала. Она просто обошла всех известных в городе грибников и долго их уговаривала раскрыть заветные местечки. Она послала эту карту на областной конкурс исследователей и заняла первое место. А карта потом стала очень популярна и теперь есть в каждом доме. Даже у нас.
Катька на этом не остановилась, наоборот даже. У неё какое-то жжение научное возникло, она стала бегать в кружки разные, книги стала читать. У нас немного кружков, Катька во всех занималась.
Потом она на очередном своём каком-то конкурсе выиграла компьютер. И с тех пор она стала ещё умней.
Мы с ней познакомились в третьем классе. Меня к ней посадили. Она была отличницей, а я слишком длинным, поэтому нас определили за предпоследнюю парту. На последней парте сидел Майер, он потом уехал. Маейр тогда поймал стрекозу, привязал её за нитку и спрятал в спичечный коробок. А нитку наружу вывел. Потом привязал эту нитку за волосы Катьки и выпустил стрекозу. Стрекоза взлетела и потянула за собой Катькину причёску.
Катька испугалась и завизжала. Все засмеялись, а я повернулся к Майеру. Повернулся я как-то неудачно, и рука моя попала прямо ему в нос. То ли нос у него был слишком нежным, то ли повернулся я слишком шибко, кровь потекла. Майер рассердился и набросился на меня прямо на уроке. Мы здорово подрались.
А Катька решила, что я это из-за неё. Так мы и стали дружить. Хотя это, конечно, нельзя назвать настоящей дружбой. Мы никуда вместе не ходим, не приглашаем друг друга на дни рождения, даже на разных партах сидим уже давно. Просто иногда разговариваем. Но почему-то ни с кем из других девчонок я вообще не общаюсь. Ну только „здравствуй" — „до свидания".
Катька интересная. У них вся семья интересная. Мать рыбу зимой удит, отец раньше был автогонщиком, но не простым, а на грузовиках. Брат — вообще всем известная личность. Пятак Родионов. Рокер, предводитель уже почти культовой группы, большой талант. А другой брат — боксёр, всему городу навешивает, Сенька к нему в секцию ходил. Говорят, у них дядя троюродный вообще космонавт. Только у него какая-то другая фамилия.
И дома у них всё время необычные какие-то вещи водятся, мне Вырвиглаз рассказывал — он там был с делегацией поклонников Пятака. Корабли в бутылках, самодельные электронные часы, панцирь зелёной черепахи, ещё многое другое. Есть даже настоящий скелет.
Катька — очень активная девочка. Я читал в журнале, что люди делятся на активных и вялых, у которых не хватает энергии. У Катьки энергии через край. Она всё время куда-то бежит и что-то делает.
А на самом деле Катька тоже ищет метеорит. Она об этом не говорит, но я-то знаю. И совсем не для того, чтобы что-то развенчать и поставить точку. Я в этом больше чем уверен».
Ну и опять — только «Катя Родионова», больше ничего. Говорят, что, когда рядом нечистая сила, даже молоко скисает. А мой друг Упырь...
Мой друг — упырь.
Ладно.
Глава 7
Дистанционный нокаут
— Привет, Спартак, — хихикнул Сенька на следующий день, с утра.
Я промолчал. Сенька чистил ботинки. Тщательно, полировал бархоткой, наносил воск, снова полировал, снова наносил, подогревал свечой, гляделся в своё отражение. Видимо, в ближайшее время намечались большие похороны, видимо, шаховский Диоген на самом деле был плох. Близок, близок День «С».
Не, ты не Спартак, — продолжал глумиться Сенька. — Ты Петрушка. Дворовый мальчик князей Шереметевых...
Почему мой брат такая сволочь? Потому что потому. Ладно, поглядим. Главное — держать себя спокойно. Не поддаваться на провокации.
Куда ботиночки надраиваешь? — спросил я в ответ. — Косари забили зайца? А, нет, это, наверное, птичий грипп. Резня в курятнике, есть где разгуляться.
Евлампий, — не унимался Сенька. — Дворовый мальчик Евлампий. Барыня отправила его в москательную лавку, купить полфунта олифы...
Коровье бешенство, говорят, надвигается, — я тоже не отступал. — Ты запасся материалом? Труды предстоят немалые...
Ты Герасим! — Сенька гляделся в свой ботинок. — Госпожа велит бросить в прорубь её никчёмную чихуахуа, ты бросаешь, потом всю жизнь страдаешь по утопленной собачке, ты видишь в ней родственную душу...
По утопленным собачкам ты у нас большой спец.
Нет, ты не Герасим, ты гувернант! Как там у Пушкина... «Мосье француз, Трике убогой...» Это ты — Трике убогой.
А ты — вонючий гробовщик.
Умные аргументы я утратил, и мы замолчали. Отдохнули.
Сенька оставил в покое свои ботинки, бережно поставил их на подоконник. Выхватил из карманчика зеркальце, погляделся, остался недоволен причёской. Куда-то он явно собирался сегодня, наверное к мэру. Проведать здоровье Диогена. Собачки. Ну-ну.