– Да иди ты к Вражьей матери! – отмахнулся Ман. – Нас ещё и в еретики запишут, если тебя слушать будем.
Разговоры Тило Берт тоже понимал с трудом: в богословии молодой серв разбирался плохо, а многое из того, что говорил деревенский мобад, просто забывал. В голове оставались разве что интересные истории о святых, праведниках, Господних посланцах и прочие необычнее вещи – истории Берт любил и всегда слушал взахлёб, а потому слова Тило о том, что мобады врут, казались весьма странными. Впрочем, Тило был грамотный и сам читал книгу, которую мог читать только мобад – это что-то да значило. А вот Ман вызывал раздражение своей чрезмерной осторожностью: вся удаль, которую тот выпячивал прежде, растворилась без следа, как только он попал в темницу.
– Ты трус, – тихо сказал Берт, – на меня обзываешься, а сам такой же трус.
– Чего ты тут мелешь, сопляк? – возмутился Ман. – Ещё раз такое ляпнешь, отделаю так, что мать родная не узнает.
Берт отвернулся к стенке и погрузился в тяжёлую обиду.
– Да, чтобы против извергов выступать, смелость нужна, – как бы сам с собой рассуждал Даг, – а какая смелость у нашего брата, если господа только и делают, что приучают дрожать при виде их? Нет, парни, нам надо храбрости набираться, да гордость иметь собственную.
– Чтоб на виселицу всем? – скептически скривился Ман.
– Пока за свои шкуры не перестанем дрожать, ничего не поменяется, – Даг махнул рукой.
Берт за три дня привык к подобным разговорам, хоть и мало вникал в их суть. Даг ему казался человеком воистину смелым и достойным подражания: и против властей он не побоялся выступить, чего Берт даже помыслить не смел, да и на виселицу шёл без страха. И начало вериться, что и говорит он правильно, ведь Берт со своей семьёй тоже страдал от голода, но всё равно был вынужден работать на поле сэра Фридульфа и отдавать часть урожая. Но ещё больше парня заинтересовал угрюмый Тило. Возникла идея, что он наверняка знает одну вещь, которая не давала Берту покоя все эти дни.
– А можно тебя спросить? – обратился он к еретику.
– Валяй, – тот даже не поднял взгляд.
– Ты ведь грамотный, читал Книгу Истины. А там сказано что-нибудь про монахов?
– Началось, – проскрипел Ман, – дались болвану его монахи…
– Про каких монахов? – Тило оторвался от созерцания пола камеры.
Берт рассказал о загадочной встрече на дороге. Тило, видимо, польщённый тем, что его грамотность оказалась востребована, с важным видом почесал затылок, поморщил лоб и только потом ответил:
– В Книге не написано. Но монахи твои похожи на призраков. Люди рассказывают, будто их встречают в древних руинах, коих полно тут, в лесах. А на дороге… нет, такого не бывало.
На лестнице зазвучали шаги многих ног. Берт оглянулся на решётчатую дверь, да так и замер: в подвальном полумраке, еле освещаемом тусклым фонарём, он увидел целую группу людей – это были односельчане. Навестить Берта явились старший брат с отцом и жена Хейма с грудным младенцем на руках. К Ману тоже приехала супруга с детьми и ещё несколько родственников.
Завидев Хейму, Берт тут же подскочил к решётке, а та в свою очередь кинулась навстречу и разрыдалась. Заплакал и младенец.
– Почто же тебя забрали? – причитала она. – Как же я жить-то без тебя буду? Сказали, на рудники вас отправят. На погибель.
Просунув руки сквозь решётку, Берт как мог обнял супругу, а у самого тоже слёзы на глаза навернулись, и чтобы не заплакать, пришлось изо всех сил стиснуть зубы.
А жена Мана налетела на мужа чуть ли не с кулаками, подняла такую ругань, что наверняка слышал весь замом, а потом тоже расплакалась, и Ман бросился её утешать.
Мужчины стояли чуть позади, угрюмо созерцая трагичность встречи, никто из них не проронил ни слова.
– Послушай, сын, – сказал Берту отец, когда слёзы, вой и причитания поумолкли, – надо кумекать, что дальше делать. Семья твоя без кормильца осталась. Мы-то подсобим, как сможем, но сам видишь, какие сейчас времена голодные. Мы посоветовались и решили, что Хейма должна выйти за мельника Бруно. Он холост, достатка хорошего, да и сам не против.
Берту стало совсем плохо от подобной вести.
– Тут ничего не поделаешь, – пожал плечами отец, – жить как-то надо...
Берт молча кивнул, но душу раздирало так, что ещё чуть-чуть, и он бы расплакался у всех на виду, начла бы решётки грызть и стены царапать.
– Я тоже не хочу выходить за мельника, – всхлипывала Хейма, – но малыш… его кормить надо.