– Завидую вам, – сказал Генри. – Должно быть, это красивый город.
– Да, – лаконично ответила девушка. Потом с улыбкой продолжала: – А куда именно вы направляетесь. В Рим? В Венецию? Во Флоренцию?
– Вообще-то мы едем кататься на лыжах, – пояснила Эмми.
– О! Я тоже.
– Возможно, мы даже направляемся в одно и то же место, – предположил Тиббет.
– Уверена, что нет, – возразила красавица. – Вы-то наверняка в Кортину. Все англичане и американцы ездят туда.
– Нет, – сказал Генри. – Мы едем в маленькое местечко под названием Санта-Кьяра. Отель «Белла Виста».
К его удивлению, улыбка девушки вмиг померкла, по лицу пробежала тень настоящей паники.
– Санта-Кьяра, – повторила она почти шепотом. – Я… я тоже туда еду.
– Чудесно, – быстро подхватила Эмми. – Нам следует представиться: Генри и Эмми Тиббет.
– А я… – Красавица явно колебалась. Потом встряхнулась, как щенок, вышедший из воды, и на ее лице снова расцвела улыбка. – Я – баронесса фон Вюртберг. Но вы должны звать меня Мария Пиа. Когда я в Италии, то забываю, что стала австрийкой. – Она сделала короткую паузу и продолжила: – Мои дети уже в «Белла Висте» с няней. Ганси – восемь лет, а Лотти – шесть. Вы с ними познакомитесь.
– Буду ждать с нетерпением, – откликнулась Эмми, едва удержавшись от уже готового вырваться замечания о том, что баронесса выглядит неправдоподобно молодо для женщины, имеющей восьмилетнего сына.
– Как жаль, – рискнула заметить она, – что ваш муж не сможет побыть с семьей.
И снова паника читалась в огромных карих глазах.
– У него очень много дел. Он позволяет мне… то есть с радостью отпускает меня на родину каждый год, но сам Италию не любит.
«Ничуть не сомневаюсь, что не любит», – подумал Генри, припомнив грубые черты лица под тирольской шляпой. Ему стало жаль баронессу, но он не знал, как дать ей почувствовать свою симпатию, не показавшись дерзким, поэтому быстро оплатил счет и с дружескими заверениями в скорой встрече повел Эмми к выходу из вагона-ресторана. К собственному удивлению, инспектор почувствовал, что прекрасные глаза смотрят ему вслед. У двери он обернулся и встретил спокойный насмешливый взгляд баронессы. Глядя ему прямо в глаза, она едва заметно вздернула подбородок, как будто с вызовом. Генри, немного смущенный, улыбнулся и шагнул в раскачивающийся коридор.
В Кьюзе сделали последнюю пересадку. Огромный экспресс умчался на юг, к Вероне, оставив восьмерых путешественников на маленькой станции, освещенной солнцем. Со всех сторон горизонт был изломан очертаниями Доломитовых Альп с их нежно-розовыми вершинами – плоские и остроконечные скалы, обточенные ветрами и снегами до первозданных форм устрашающей мощи и долговечности, существовавшие с незапамятных времен и пребудущие до времен немыслимых.
От величия гор отвлек и вернул путешественников к реальности пронзительный гудок. На другом пути стоял самый очаровательный в мире поезд. К паровозику – крохотному, 1870 года выпуска, с высокой стройной трубой и сияющими медными деталями, – было прицеплено всего два вагона, сделанных из светлого, украшенного резьбой дерева, со смотровыми площадками на обоих концах, огороженными перилами фигурного литья. На готических окнах одного из вагончиков, обозначая его принадлежность к первому классу, висели занавески из вощеного ситца. Сиденья были сделаны из деревянных планок, над ними имелись полки для лыж.
Молодые англичане с восторженными криками с чемоданами бросились к поезду; непосредственно за ними следовали Генри и Эмми. Миссис Бакфаст заметила, что давно пора пустить по этой дороге современные поезда, деревянные сиденья – это просто позор. Баронесса в сопровождении всех носильщиков, имеющихся на станции, – следовавших за ней по пятам, – медленно перешла по настилу на другую сторону полотна, на лице ее сияло выражение абсолютного умиротворения. Когда багаж был загружен, поезд издал пронзительный гудок, и последний этап путешествия начался.
По прямой от Кьюзы до Санта-Кьяры – около двадцати миль, но поскольку железнодорожное полотно петляет между гор, реально получается больше тридцати. Тридцать миль мучительного, извилистого пути с разворотами на краю обрывов, задымленными тоннелями – каждый пятый с крутым уклоном – и с самыми захватывающими в мире видами. Почти сразу же они пересекли границу, за которой земля между соснами была покрыта снегом. Вскоре Кьюза уже виднелась внизу как горстка розовых и бледно-желтых домиков. Долины расстилались во всем своем великолепии, дома утрачивали итальянский облик, постепенно становясь все более альпийскими – с деревянными балкончиками и снежными «бровями», свисающими с крутых, далеко выступающих карнизов. Пыхтя и фыркая, паровозик тащил вагоны все выше и выше, к заснеженным полям и розовым пикам. На деревенских остановках женщины в белых фартуках забирались в вагоны с корзинками яиц и чудесных зеленых овощей. Потом появились первые лыжники. Из-за крутого поворота показался тянувшийся вдоль железной дороги сверкающий спуск для начинающих, усеянный крохотными фигурками. Волнение росло как на дрожжах. Поезд взбирался все выше, через три курортные деревушки, пока наконец в поле зрения не вплыл розовый луковичный купол церкви, стоявшей среди маленьких домиков.