– Ты хоть понимаешь, что это значит? – удивлённо спросил дворецкий. – Ты что? Ты же упустишь её!
На языке цветов незабудки в сочетании с кориандром означают любовь… и постель. Инкуб это знал.
– Я не могу… – прошептал он.
– Она же твоя суженая! Все в усадьбе только об этом и говорят!
– Вы все ошибаетесь. Я не могу… Вот… смотри! Инкуб взял букетик, встал на каменный пол у камина и закрыл глаза. Представил Василису, её губы и поцелуй, горячий, как огонь…
Лицо его стало меняться, занимаясь жаром. Пахнуло селитрой; алым пламенем вспыхнула и истлела сорочка, как спичка; в мгновение сгорели джинсы, и букетик незабудок рассыпался в прах.
Инкуб открыл глаза, горящие адовым пламенем, посмотрел на мызника, побелевшего от ужаса. Голос Инкуба напоминал треск горячих поленьев, но Афоня разобрал:
– Я теперь демон, и ничего человеческого во мне не осталось… Если прикоснусь к ней, она сгорит в моих объятиях.
В тот же миг Инкуб остыл без следа. Через секунду лицо и тело приобрели матовую шелковистость, чёрные волосы разметались по щекам. Идеален, как бог, только рана от ножа на лице пламенела ярче, кровавее.
Инкуб не спеша вошёл в спальню, достал из шкафа джинсы. Надел на голое тело стеганую, длинную, шерстяную коту, кожаный подкольчужник, сверху полнорукавную кольчугу, нацепил кинжалы и серебряную перевязь с мечом, взвалил на плечо чёрное глубокое седло:
– Мне пора, Афоня.
Мызник пришёл в себя, закашлялся в чаду палёной одежды, вскочил, распахнул настежь дверь.
– Ну, дела!
Он погрозил Инкубу пальцем. Каурые глаза смотрели жалостливо.
– Бессмертный своё дело знает! Ну, дела! Что же теперь делать… Надо думать… надо думать… Ай да Этернель! Вот ведь су… сын!
Выговаривая длинный поток грязных ругательств, он вывалился за порог и пошёл прочь. Спустя минуту уже от опушки Инкуб услышал его крик:
– Завтра приду! Надо думать!
Афоня вернулся после восхода солнца. Постоял у сосны, повздыхал и пошёл в сумеречную синеву леса, к серо-бурой вертикали скалы, под которой приютилась фахверковая хижина, крытая плотной, похожей на лапшу, соломой.
У входа он заметил длинную тень.
– Это ты, Афоня? Принёс? – Тень отделилась от стены.
– Принёс. А семена аконита?
– Проходи внутрь. – Инкуб крепко пожал протянутую холёную, белую руку и пропустил гостя в жилище. Молча указал на небольшой свёрток на столе.
Афоня развернул коричневую бумагу и удовлетворённо хмыкнул, посмотрел на Инкуба прямо, без боязни, покачал головой, глядя на огромный, незатянувшийся рубец, уродливо рассёкший щёку:
– Здорово он тебя. Мог бы и убить…
– Считай, что убил… – тихо ответил увечный, вынул из кармана пачку сигарет, выковырнул одну, щёлкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
– Да, рожа, страшнее свиного рыла… Теперь девчонке на глаза лучше не попадаться, испугаешь до смерти. – Афоня хлопнул по щетинистой рыжей щеке ладонью, прибив комара. Удовлетворённо хмыкнул, уставившись на Инкуба.
– Давай, что принёс, и проваливай! – разозлился калека и ожёг гостя недобрым взглядом.
Афоня положил на стол листок старинной рукописи, свёрнутый в свиток, и покачал головой.
– Да ты погоди, не серчай. Может, я помочь хочу… Случалось мне видеть такие раны прежде. Вроде затягиваются, а потом открываются хуже проказы. Это яд ноктинианской ведьмы. Действует медленно, но верно: месяц, и поминай как звали. У тебя в запасе от силы пара недель, потом уже ничто не поможет. Живой останешься, но лучше уж умереть – высохнешь, как лист осенний. Но существует противоядие. Вот, смотри, – и Афоня с улыбкой вынул из холщовой сумки небольшой флакончик, – если смазать язву эликсиром всего раз, она заживёт, но только до новолуния. Нужно обязательно смазывать рану ещё трижды: на месяц молодой, убывающий и в полнолуние, тогда рана затянется. Не навсегда, но уже не высохнешь – точно.
Увечный тяжело взглянул на гостя бездонно-чёрными очами. Даже в тусклом свете настольной лампы было видно, что лицо у Афони веснушчатое, словно гречихой усыпано. Короткие волосы огненно-рыжего цвета покрывают круглую, упрямую голову, подбородок, щёки до глаз, выглядывают кудрявыми барашками у самой шеи из-под ворота щегольской, фрачной сорочки.
Калека выпустил струйку белого дыма и спокойно спросил:
– Что просишь за противоядие, мызник? [74]
– Самую малость… Посвятишь одну девчонку в королеву Ноктиса.
– Какую девчонку? – напрягся убога.
– Ну, не твою же, – раздражённо огрызнулся рыжий. – Прочтёшь заклинание, проводишь в Дагерленд. Вернёшься и получишь эликсир.