У двери моей спальни, свободно раскинувшись в кресле, сидел Инкуб. Вероятно, я всё ещё сплю.
«Ты спишь, ладо», – отозвался тихий голос.
Я вспомнила, как лежала в опочивальне в Старом Капеве. Сил не было, чтобы поднять голову, но я приоткрыла глаза и слабо произнесла:
– Пить…
Казалось, голос не мой, до того тихо он звучал, как ручеёк.
Тут же из кресла рядом с кроватью поднялся Инкуб и, наклонившись надо мной, поднёс к губам канопку с питьём:
– Пей, ладо.
Я приоткрыла глаза шире. Инкуб был один. Он напряжённо смотрел на меня. В запавших ямах глазниц слюдой блестели белки.
– Что со мной? – голос прошелестел еле слышно.
– С лошади упала, поранилась.
Я попыталась подняться, но Инкуб положил мне руки на плечи:
– Лежи… Тебе нельзя двигаться.
– Тело затекло… Не чувствую ног… Я не помню, чтобы падала с лошади.
– А что помнишь?
– Снег помню.
«Я вспомнила шатёр и белое свечение снега. Он падал и таял, не долетая до земли. Рядом горел костёр. Собота сноровисто кидал в огонь хворост, ветки орешника, охапки сухой травы – запас, приготовленный на ночь. Он мельком взглянул на меня, прикованную к шесту, и опрокинул в рот бутыль медовухи. Кадык поднялся несколько раз и опустился. Огонь заревел, взлетев высоко. Яркие искры раздвинули снежную пелену».
Инкуб приподнял мою голову, и я сделала несколько глотков прохладной воды.
– С… Собота… предатель… – прошептала я.
– Я знаю, не думай о нём.
– Я не открывала временной проход…
– Не думай об этом. Тебе нельзя волноваться.
«Рёв костра смешивался с воем метели. Собота, пьяно пошатываясь, подошёл ко мне.
– Я бы разрезал тебя на мелкие кусочки и отослал к твоему возлюбленному Инкубу Острому в плетёной корзинке, но, боюсь, тогда твой папаша не отдаст мне полцарства… Мы так с ним договаривались, если Инкуба погублю.
– Против Инкуба у тебя кишка тонка, – ответила я смело, перекрикивая шум костра.
– Посмотрим… против орды твой царевич не сдюжит. Один в поле не воин.
Он подошёл к моей лошади. Она шарахнулась, присела на задние ноги. Собота намотал уздечку на кулак, чтобы лошадь не встала на дыбы. Достал кинжал и быстро полоснул коня по шее. Кровавая струя залила ему грудь, задымилась в холодном воздухе. Конь захрипел, дёрнул что есть силы, но Собота держал крепко и стоял, как скала. Лошадь упала на колени и грузно повалилась на бок.
Собота взял меч и с размаху отрубил коню голову. Снял наголовье и узду, голову насадил на шест орешника. Он начал танец, от которого волосы поднялись дыбом.
– Приходи, Инкуб Острый! Приходи! – сорванный хриплый голос перекрывал гул метели и костра.
Он призывал Инкуба, пока костёр не убавил жару наполовину. Метель стихала, снежный заряд ушёл, оставляя лёгкие искорки снежинок и чистое голубое небо».
– Я не открывала временной проход. Кто-то помог ему… – мне с трудом давалось каждое слово.
– Знаю. Не разговаривай, тебе вредно говорить, ладо.
Я прикрыла глаза, наблюдая за Инкубом через опущенные ресницы. В дверь вежливо постучали. Нагнувшись, чтобы не задеть головой дверной проём, в спальню вошёл Горын.
– Здрав будь, мой бард. Как она?
– В себя пришла утром.
Я видела, как Горын наклонился надо мной:
– Что ж ты за девицей не уследил, мой бард.
Инкуб молча вздохнул.
– Мне надо осмотреть Василису, – Горын решительно откинул одеяло.
– Осматривай, – оскалился Инкуб.
– Почему раньше меня не позвал? Не тебе одному она дорога.
Инкуб лишь сверкнул глазами.
Горын завернул подол сорочки до шеи, скользнул взглядом по обнажённому телу, задержался на тёмном треугольнике ниже живота.
– Ты на рану смотри. Хватит пялиться, Корней Горыныч, – процедил Инкуб.
– Не учи учёного, – огрызнулся Горын, – исхудала она очень. Рана сочится под грудью. Месяц прошёл, а не заживает. Ты знаешь, что Собота все свои клинки ядом ноктинианской ведьмы смазывает?
– Нет.
Горын достал из-за пазухи стеклянный пузырёк с желтоватой жидкостью:
– Это противоядие. Надо держать на ране по часу на месяц молодой, среднюю и полную луну. Пройдёт, и следа не останется, – он намочил снадобьем тряпицу и приложил к ране. – Здесь ещё на два раза.
Я почувствовала лёгкое прикосновение тёплых пальцев. Приоткрыла глаза. На мелькнувшей у лица руке ярко блеснули перстни.
Инкуб опустил сорочку и прикрыл меня одеялом.
– Благодарю за врачбу, Корней.
– Не для тебя стараюсь, – Горын заметил, что я открыла глаза, и вынул из-за пазухи букетик ландышей и вложил мне в руку, – выздоравливай, Василисушка.