Марья от злости позеленела и кричит бывшему супругу:
– Не пить тебе больше воды, Кощей! С каждым глотком будешь силу терять и сохнуть! Жив останешься, но иссохнешь, как лист дубовый осенью, как кости мертвеца! Пока добрый молодец, бессмертный, ставший смертным по своей охоте, жених твоей дочери, не освободит тебя! Из его рук лишь напьёшься досыта, и сила вернётся к тебе!
Так и случилось. День ото дня слабел богатырь. Кожа сморщилась, тело исхудало, будто состарилось разом на пятьдесят лет! Бессмертный, когда совсем ослабел, приказал мне и брату Горыну отвезти его к подземному озеру, приковать цепями пудовыми к скале, чтобы не смог он вырваться и воды напиться. На берегу ведёрко серебряное приказал оставить и не беспокоить, пока жених не придёт, из плена его освободит. С тех пор уже почти три года висит, ждёт освободителя.
– Значит, Марья Моревна теперь на болоте живёт?
– Жила на болоте за крепостной стеной. Девять лет прошло, может, и ускакала уже в далёкие края.
Инкуб пододвинул кресло и сел рядом с кроватью. Он посмотрел на меня, как в тот злополучный день – восторженно, восхищённо.
– Ты ещё лучше стала, ладо, – сказал он тихо, – расцвела, краса ненаглядная… соками налилась, как яблочко наливное.
Он поднялся из кресла и подошёл к окну. Хмуро смотрел на голые ветки Мельян-Дуба за мутными, как слюда, стёклами.
– Теперь я свободен…
– Что же ты грустишь, Иван-царевич?
– Никогда не забуду день, когда ты прощалась со мной, ладо… Я люблю смертную женщину. Она царевна, а я демон. – Инкуб начертил на стекле странные значки, похожие на руны.
Инкуб вздохнул так тяжело, что у меня слёзы на глаза навернулись.
– И нам никогда не быть вместе?
– Как знать… Единственное средство, способное превратить меня в человека, утеряно, и я не знаю, где искать его.
Инкуб вынул из кармана лист старинной рукописи, безжалостно сложенный вчетверть, и протянул мне:
– Здесь всё сказано.
Я развернула лист. Латинские буквы, написанные от руки на атласном, как шёлк, пергаменте, чётко выделялись на белом фоне.
– Я не знаю французского.
– Это пуативинский язык, он древнее. Я переведу.
«В лето 7271 года от сотворения мира прекрасная валькирия Светлая Гондукка, Всадница волка, заклинательница змей, повелительница серебряного копья в Облачном городе Кладурбим, что в Ноктисе, создала волшебное снадобье, способное вернуть первоначальный облик заколдованному человеку или превратить существо Ноктиса в человека. Гондукка назвала снадобье оминум – «превращающий в человека».
Она наполнила снадобьем двенадцать сосудов и раздала сёстрам валькириям…»
– Из двенадцати сосудов остался только один. Все остальные давно утеряны. – Инкуб свернул пергамент и положил в карман.
– В Кладурбиме?
– В Ноктисе.
– В Ноктисе… Горын упоминал это название. Где это… Ноктис?
– В землях Даггерленда. Это древнее государство, когда-то очень давно занимало часть суши, соединявшей Европу с Британией. После оползня Стурегги остался лишь остров…
«Господи! В Британии!»
– Я думаю, оминума в Ноктисе давно уже нет. Эликсир здесь, в Москве, спрятан где-то так хорошо, что уже двести лет о нём никто ничего не слышал. – Инкуб смотрел на меня с такой грустью, что мне захотелось плакать.
– И что же делать? – всхлипнула я.
– В нашем мире такие новости разносятся быстро. Возможно, есть средство узнать, где оминум. По слухам, одна московская ведьмочка нашла его. Но вот беда, она напрочь забыла, где находится тайник. Так уж получилось, что ведьмочка пришла в дом к опытному ведуну с этим самым листом пергамента и попросила перевести текст. А потом зашла в ванную комнату и любопытства ради открыла этот пузырёк.
Инкуб вынул из кармана брюк небольшой пузырёк с приятно пахнущей, зеленоватой желеобразной массой.
На этикетке в ромбе четырёхлистника птичка с жёлтой грудкой и сизыми крылышками держала в клюве веточку с плодом, похожим на лимон.
– Kladurbim… Pharmacy «Tres column»… Elixir oblivionis… [87] – прочла и удивилась: – Это латынь? А что в пузырьке?