Как и сказал Этернель, добираться пришлось за город. Отстояв в пробке на Кутузовском, автомобиль выехал на полупустое Минское шоссе.
Дачный сезон уже закончился, и по дороге катили фуры дальнобойщиков. Осенняя распутица завладела русской природой. Дождик робко стучал по крыше старой «Нивы». Редкие капли разбивались и, увлекаемые «дворниками», сползали с лобового стекла в серую, раскисшую безвестность.
Проехав Лесной городок, я остановилась на обочине и посмотрела на карту. От столицы недалеко, но бывать в этих местах мне не приходилось даже проездом. Наконец разобралась: на следующем повороте после Митькино свернуть в лес и дальше держаться всё время правее.
Как только машина въехала на лесную разбитую дорогу, деревья вокруг сомкнулись бесконечными дикими джунглями. Я ехала уже десять минут, а чаще не было ни конца ни края.
«А говорят, под Москвой лесов нет!»
Дорога становилась хуже и хуже. Асфальт сменился старым бетонным покрытием. На следующей развилке покрытие сменила разбитая грунтовка.
Я очень боялась опоздать, а ещё больше – застрять здесь, в глуши.
«Только не заглохни! – молила я свою развалюшку. – Обещаю, что куплю новый карбюратор и сменю воздушный фильтр!»
Лес вокруг становился всё гуще и темнее. Лес был везде – и весь мир был лесом.
Как только я запаниковала, что никогда не выберусь из лесного лабиринта, дорога в очередной раз повернула направо, и я выехала на опушку, на колею, петлявшую по бывшему колхозному полю, поросшему пыреем и конским щавелем.
Странное это было место. У подножия косогора начинался большак. Он нырял в арку часовни, почерневшей от времени, крытой влажной, поросшей мхом дранкой. Широкие ворота часовни, распахнутые настежь, открывали дорожный простор. В глубине сухой ниши горела толстая жёлтая свеча и освещала тусклый лик Богородицы. Печальные глаза и белая щепоть ладони на иконе благословляли всякого идущего этим путём.
Я вышла из машины и огляделась. Тихо. Прислушалась – не слышно ни шума Минского шоссе, ни гула дальних электричек. Кругом, на сухой подстилке из мха и травы, на поле под парами – безлюдно, ни бумажки, ни щепочки. Только ветер подметает опавшие листья и шумит в верхушках берёз, освещённых оранжевыми струями солнца, вышедшего из-за облаков.
На несколько мгновений солнечные лучи блеснули ослепительно-ярко, и я увидела на противоположном краю поля в низине у кромки дальнего леса дом из бурого кирпича. Дорога у опушки уходила под склон, а уж потом вверх на косогор. Вероятно, только с этого места особняк был и виден.
Я обрадовалась, как заплутавший путник, узревший в ночи светлое оконце. «Нива», время от времени пробуксовывая на чёрной сырой земле, послушно двигалась навстречу моей судьбе…»
Глава 10
– Что же ты замолчала? – спросил Вано, перебирая в руках агатовые чётки.
– Подожди, дай мне собраться с мыслями. Видишь ли, иногда я не помню, что было со мной в детстве, в юности. Врач сказал, что это последствия травмы. Но иногда мне кажется, что тут что-то другое. – Я посмотрела на Вано. – После дождя здесь пахнет, как в том месте, у часовни…
Вано понимающе покачал головой:
– Жаль, что не помнишь… остановилась на самом интересном. Но эту часть событий ты вспомнила?
– Да, во сне приснилось прошлой ночью. Я ещё не всё смогла связать, но надеюсь, вскоре вспомню дальнейшие события. С тех пор как я здесь, очень многое вспомнилось. Мне снятся сны… и приходят воспоминания. Мне кажется, что и сейчас я сплю… А иначе как объяснить, что лицо твоё мне было знакомо раньше.
Иван опустил голову и промолчал.
– Ну что, поедем в аэропорт?
– Ты не передумала?
– Нет. Мне необходимо уехать, – ответила я твёрдо и взглянула в его огорчённое лицо.
Машина тронулась с обочины и покатила по серой дороге. За всё время мой попутчик не проронил ни слова. И когда подъехали к аэропорту, он хранил молчание.
Я открыла дверь, и Вано сухо бросил:
– Ты твёрдо решила уехать? – взгляд хмурый, потемневший, почти чёрный.
На бледном лице ярко выделяется багровая полоска шрама. Наверное, шрам Ивану не подвластен. Иногда, когда внешне Вано абсолютно спокоен, шрам наливается кровью и выдаёт его злость.
«На кого он злится? На меня?»
– Я и правда загостилась. Пора и честь знать… Уеду в субботу…
Смешно сказать, дыхание сбивалось от волнения.
Вано не отговаривал. Он молча опустил голову, только желваки ходили под туго натянутой кожей, сверкали мятежные глаза, и костяшки сжатых в кулаки пальцев белели на обветренных руках.