Долго я не смогу оставаться в таком виде. За дверью земля продолжала кружиться. Но на планете стало несколькими подонками меньше. Наступил новый день, но ничего не изменилось. За стенами дома все по-прежнему пахло гнилью. С этим я не смогу ничего поделать. Все это называлось жизнью, эта смесь ненависти и любви, силы и слабости, насилия и безучастности. И меня в этой жизни ждали. Мои начальники. Ош, Черутти. Жена Пероля. Дрисс, Кадер, Жасмин, Карина. Мулуд. Маврос. Может быть, Джамель. Мари-Лу, которая меня целует. И Бабетта с Онориной, которые тоже меня целуют.
Теперь я располагал досугом. Но нуждался в тишине. Мне не хотелось двигаться, еще меньше — говорить. У меня было рагу, два помидора и три кабачка. По меньшей мере полдюжины бутылок вина. Едва початый блок сигарет. Достаточно виски «лагавюлен». Я мог продержаться еще одну ночь. И день. Может быть, и вторую ночь.
Теперь, когда я поспал, когда избавился от отупения последних суток, на меня пойдут приступы химеры. Они уже явились. В танце смерти. Я лежал в ванне, курил, рядом со мной стоял стакан виски. На мгновение я закрыл глаза. Они тотчас все собрались. Какие-то бесформенные массы, хрящеватые и окрашенные кровью. Под присмотром Батисти они живо откапывали тела Маню и Уго. И тело Лейлы, срывая с него одежды. Мне не удалось вскрыть могилу, чтобы спуститься туда их спасти. Вырвать их у этих монстров. Мне было страшно опустить ногу в черную дыру. Но у меня за спиной стоял Ош, держа руки в карманах, и пинками подталкивал меня вперед. Я высунул голову из воды. Глубоко вздохнул. Потом ополоснул лицо холодной водой.
Я стоял голый со стаканом в руке и смотрел в окно на море. Беззвездная ночь. В этом мне очень повезло! Я не смел выйти на террасу, боясь столкнуться с Онориной. Я вымылся, тщательно вытерся, но запах смерти по-прежнему пропитывал мою кожу. Смерть гнездилась в моей голове, что было гораздо хуже. Бабетта спасла мне жизнь. Ош тоже. Бабетту я любил. Оша я ненавидел. Я так ничего и не ел. И даже шум волн был мне невыносим. Раздражал меня. Я проглотил две таблетки лексомила и снова лег.
Встав на следующее утро часов в восемь, я сделал три вещи. На террасе я выпил с Онориной кофе. Сначала мы говорили о том о сем, потом о погоде, о засухе и лесных пожарах, что уже начались. Затем я написал письмо с прошением об отставке. Четкое, короткое. Я не слишком ясно соображал, кто же теперь я, но ясно, что уже не полицейский. После чего я плавал тридцать пять минут. Не спеша. Не напрягаясь. Выйдя из воды, я посмотрел на мою лодку. Однако браться за нее еще не пришло время. Я должен был отправиться на рыбалку, чтобы наловить угощение для Пероля, его жены и дочери. Теперь у меня не было причины рыбачить. Может быть, завтра. Или послезавтра. Вкус к рыбалке вернется. И вместе с ней вкус к простым радостям. Онорина наблюдала за мной с верхней площадки лестницы. Ей было немного грустно видеть меня в таком состоянии, но она ни о чем меня не спросит. Она подождет, пока я сам все расскажу, если захочу. Она ушла к себе в дом раньше, чем я поднялся наверх.
Я надел походную обувь, взял фуражку и захватил рюкзак, куда засунул термос с водой, мохнатое полотенце. Мне было необходимо походить. Дорога вдоль бухты всегда успокаивала мое сердце. Я задержался у торговца цветами на круглой площади Мазарг. Выбрал дюжину роз и попросил доставить их Бабетте, приложив записочку: «Я тебе позвоню. Спасибо». И стремительным шагом пошел в сторону перевала Жинест.
Я вернулся поздно. Я ходил до изнеможения. От бухты к бухте. Потом я плавал, нырял, забирался на скалы. Давал нагрузку на ноги, на руки. На все мышцы. И дышал. Вдох, выдох. Выбросить вперед ногу, потом руку. И опять ногу и руку. Выгнать с потом все нечистоты, много пить, снова потеть. Перезарядка организма кислородом. Полная. Теперь я мог возвращаться к живым.
Мята и базилик. Их запах проник в мои обновленные легкие. Сердце неистово забилось. Я глубоко дышал. На низком столике стояли горшочки с мятой и базиликом, которые я поливал каждый раз, когда заходил к Лоле. Рядом, на полу, полотняный чемодан и другой, поменьше, из черной кожи.
Лола появилась в проеме двери на террасу. В черных джинсах и черной майке. Ее кожа, отливающая медью, блестела. Она нисколько не изменилась. Осталась такой, о которой я не переставал мечтать. Она, неизменная, прошла сквозь время. Ее лицо озаряла улыбка. Ее глаза были устремлены на меня.