— Доктор Блум действительно поразителен, — продолжил он. — Он исцеляет людей от ужасной болезни, опережая свое время на сто лет. И это не есть хорошо.
Он посмотрел на пол, выглядя немного растерянно. Затем снова заговорил, неохотно роняя слова. В этот момент его большое, подвижное, словно резиновое, лицо было таким добрым и таким печальным.
— Вот что привело меня сюда, князь Борис. И мне жаль, но есть одна вещь… Я думаю, вы — один из самых милых русских аристократов, кого я когда-либо встречал и кто никогда не принуждал меня к браку. Вы добры и умны, делаете такой чудесный кофе, и наверняка следите за тем, чтобы каждый из ваших слуг получил жареного гуся на Рождество. Это хорошо. Но плохо то, что вы страдаете этой ужасной болезнью, болезнью, которая сокращает вашу жизнь. Вот только она вас теперь беспокоит меньше, не так ли?
Вдруг, резко развернувшись, Доктор уставился в окно, избегая смотреть Борису в глаза. Будто не осмеливался. Борис смотрел на него, лежа очень тихо и неподвижно, и каждое слово Доктора было для него словно удар зловещего колокола.
— Вы идете на поправку, — вновь заговорил Доктор. — Но я не думаю, что вы должны… Дело не только в вас, скорее…
Рори взял меня за руку. Он догадывался, что произойдет.
— Видите ли, это очень дорогое, престижное место. Нужно быть богатым, чтобы попасть сюда, — Доктор вздохнул. — Что в это время, как ни печально, означает — нужно быть влиятельным. У мамы Марии есть милый домик в Париже. Действительно очень милый домик в Париже. Можно сказать, дворец, не так ли, Мария?
Девочка печально кивнула. Она выглядела напуганной. Я поманила ее рукой, она подбежала и залезла мне на колени.
Нас было четверо напротив него. Четверо одиноких, испуганных людей таращатся на ужасного пришельца. Который никак не хочет заткнуться.
— Даже противный мистер Невилл на самом деле — член Парламента. В это верится с трудом, учитывая его дурные манеры за столом. Мне самому неприятно говорить об этом, но если он проживет еще с десяток лет, за эти десять лет люди подумают о его замене на кого-нибудь получше.
Доктор смолк, сунул руки в карманы, глядя из окна на бушующее море.
— Или вот тихоня Хелена Элквитин, — снова заговорил он, — она решает сложные логарифмические уравнения за десятилетие до того, как родится человек, который изобретет компьютер. Она просто уникальна — представьте, что будет, когда она закончит работу — у Наполеона появятся радары и радиоуправляемые ракеты.
Он строго взглянул на Марию и князя Бориса.
— Пожалуйста, немедленно забудьте все, что я сказал о Наполеоне и радарах, — велел он.
Князь по-прежнему делал вид, будто помирает от скуки, но я видела, что он сильно заинтересован.
Доктор меж тем продолжал:
— Каждый пациент здесь — часть того карточного домика, который зовется историей. Если бы здесь был хоть один человек, на которого я мог бы взглянуть под другим углом… но нет. Это касается каждого из вас, — он печально вздохнул и повторил: — Каждого!
Доктор опустился на край кровати, не глядя на нас. Снаружи завыл ветер, хлопая раскрытым окном, гоня в комнату холодный воздух. Голос Доктора стал таким тихим, что я еле могла различить его в этом шуме.
— Иногда я ненавижу свою жизнь, — вздохнул он. Потом добавил: — Все свои жизни.
Тут заговорил Рори. Если я когда-нибудь забуду, за что я его люблю, так это только из-за подобных моментов. Когда нас обсчитывают в ресторане, или когда Доктора вместе с целой толпой невинных людей осуждают на смерть. Никто не знает, что сказать, и только Рори обязательно что-нибудь ляпнет, чтобы разрядить обстановку.
Сейчас мой муж выглядел таким же подавленным, как и Доктор, — неудивительно, учитывая то, что он носил воспоминания Доктора в своей голове.
— Это надо остановить — но что тому причиной?
— Только не доктор Блум, бедный старый недотепа, — фыркнул Доктор, намазывая икру на печенье и царапая его ножом снова и снова. Я знала, что он не собирается его есть. Ему лишь надо было занять чем-нибудь руки.
— Это те создания из моря, — заговорил он снова. — Их называют Знакомцами. Вы найдете их на протяжении всей истории Земли — в рассказах об одиноких путешественниках, которых вели через опасную трясину то фигура давно умершей любимой, то дух старого друга. Это одна из их разновидностей. Живые призраки, кочующие из мира в мир, разумные и очень чувствительные, зависящий от воды рой. Они… Самое ужасное — что они по сути своей благородны. Но… о, вы ведь знаете, каково это — вы приземляетесь на странной незнакомой планете, встречаете симпатичного незнакомца, который выглядит круто… их так легко обмануть. И что-то… здесь есть что-то или кто-то, имеющее отрицательное влияние на Знакомцев. Они сформировали мощную психическую связь с кем-то или чем-то неподалеку, и это не есть хорошо.
— Занятно, — пробормотал князь Борис.
Доктор начал крошить печенье, наблюдая, как крошки сыплются на покрывало. «Кому-то придется убирать этот мусор», — с грустью подумала я.
— Они даже не подозревают, что их используют, благослови их Бог, — сказал Доктор. Потом издал горестный стон. — Это все так запутанно, такой бардак!
Он всплеснул руками.
— Карты времени повсюду… — он грустно улыбнулся.
Борис начал было протестовать. Он напустил на себя аристократический вид, и это очень ему шло. Он сказал, что потребует от Блума объяснений, что происходило здесь все эти месяцы, он бушевал, кипел, угрожал, а потом резко затих.
— Косов, — вдруг сказал он.
— Да? — переспросил Доктор мягко и терпеливо. Вот всегда он так.
— Если я скажу вам, что у меня было трудное детство, вы мне, пожалуй, не поверите, — начал свой рассказ Борис. — Единственный сын очень богатых родителей, рос на всем готовом, в отличие от тысяч и тысяч детей, которые вынуждены были трудиться на моих полях, выдергивая овощи из мерзлой земли.
— На моей родине очень холодно, — пояснил Борис, помолчав. — Я никогда не оставался наедине с родителями. Всегда в больших, мрачных комнатах с пылающей печью и множеством наблюдающих за мной людей. Мой отец был строгим, всегда мрачным — если в его глазах и появлялся веселый блеск, то я всегда находился недостаточно близко от него, чтобы это заметить. А моя мама, о, когда я видел ее раз в день, она казалась мне богиней из другого мира. Все остальное время я проводил сначала в яслях, потом в школе. Единственным человеком, которому я нравился, который заботился обо мне, был Косов. Он работал конюхом, он смеялся и шутил, когда учил меня ездить верхом, и подбадривал меня, и гордился мной — словом, вел себя как мой второй отец. У него была своя семья, но он всегда был рад мне. Я любил это. Я любил его. Но странно, знаете, ты переезжаешь, получаешь от него подарки, но почему-то тебе трудно поинтересоваться, как живет твой старый конюх. А потом… потом ты заболеваешь, и ничего не можешь с этим поделать. Все мечты бесполезны и бессмысленны. Все кажется пустым и ненужным, а потом знакомая графиня на званом ужине нашептывает тебе об этом месте. Как это прекрасно, особенно когда рядом снова верный Косов, присматривающий за тобой.
Доктор кивнул.
— Вот видите? — спросил он, словно намекая на что-то, чему он не был рад.
— Вижу, — вздохнул Борис. — Может ли Косов быть связан с этими существами?
— Не знаю, — Доктор стоял, засунув руки в карманы, не отрывая взгляда от берега. — Я не уверен, что понимаю, что происходит. Но я готов к предположениям.
Мы заспорили. Насчет того, что нужно делать.
И мы не сразу поняли, что один из нас отсутствует. Рори.
Дневник Доктора Блума
7 декабря 1783
Катастрофа!
Я стоял на берегу вместе с Косовым и Пердитой. Моя жена хмурилась.
— Этот Доктор — не Знакомец, — сказал Косов печально. — Тот Доктор, созданный Морем, исчез
Он махнул рукой в сторону серой водной глади.
— Нам нужен Доктор.
Пердита мягко погладила его по руке.
— Не волнуйся — мы найдем его и мадам Понд. Мы найдем их всех.