Она склонила голову набок.
— Наш экипаж попал в аварию на дороге неподалеку, и я все еще не оправилась от этого, — она поморщилась. — Сотрясение мозга, но, думаю, через день я буду в порядке.
— О… — у князя Бориса такие приятные манеры. — Как жаль, что я не долго смогу наслаждаться вашим присутствием. Я бы очень хотел предложить вам небольшую прогулку верхом.
— Вы все еще можете ездить верхом?
Борис кивнул.
— Пока нет, может быть, вскоре. Мой слуга Косов научил меня ездить верхом, когда я был еще мальчишкой. Он со мной с детства. Приехал со мной даже в это тусклое место. Он говорит, что мое состояние улучшается, верите ли? Благодаря свежему морскому воздуху! С чего он это взял, не знаю. Благослови его Бог, он наблюдает за мной, когда я сплю. Я так тронут его преданностью. Он служит мне совсем как верный пес.
— Наверно, это он занимается глажкой и стиркой, — проворчала Эми себе под нос.
Князь Борис заметил, что мне становится скучно от этих разговоров.
— Ах, и что вы думаете о нашей милой питомице, очаровательной Марии?
Эми взглянула на меня, улыбнувшись, словно она стащила конфеты.
— Она сокровище. Если бы я была ее мамой, я бы никогда ее не оставила.
Прости, мам, но она сказала именно так! Я думаю, что ты жестокая, раз бросила меня здесь!
— Вот именно, — согласился Борис (видишь, даже его светлость так считает!) — Но она ведь здесь из-за своего здоровья, не так ли, милая?
— Мне уже лучше, спасибо, ваша светлость, — буркнула я хмуро.
— Ну, ну, только не надо этих титулов, — скривился он. — Особенно в присутствии мадам Понд. Зови меня просто Борис. Итак, и как же нам тебя развеселить? — он так мило улыбнулся.
Мы решили провести веселые гонки на «колесницах». Эми запротестовала, но Борис пересадил ее на свою кровать, и мы заняли свои места на креслах с роликами.
— Не могу поверить, что вы это делаете, — сказала Эми.
— Ерунда, — фыркнул Борис. — Это маленькое упражнение принесет мне немало пользы, — он проверил колесики на своем кресле. — Все прочно, — объявил он.
— Не дайте мне выиграть, Борис! — предостерегла его я.
Он важно взглянул на меня.
— Милая моя, я — Романов. Нас растили так, чтобы мы никогда не позволяли другим обыграть себя в чем бы то ни было, — он повернулся к Эми, отрывая кресло от пола: — Итак, не соизволите ли вы дать старт нашей гонке, как королева Гвиневра, уронившая платок в начале рыцарского турнира? Позвольте мне передать вам платочек.
Через минуту один из вышитых шелковых платочков князя Бориса слетел на пол, и мы стартовали. Объехали комнату и выехали в коридор. Честно сказать, это оказалось труднее, чем я представляла, мои руки затекли, вращая скрипящие колеса, и само кресло было таким тяжелым.
Князь Борис сильно оторвался от меня и громко смеялся, и его обидный смех заставлял меня двигаться быстрее и упорнее. Колеса скрежетали на твердом полу, и я мчалась быстрее и быстрее, и вот уже почти поравнялась с его креслом. Когда я начала его обгонять, он издал дикий яростный рев, и, схватив свои колеса, повернул свое кресло так, что оно врезалось в мое.
— Я не люблю играть по правилам! — прошипел он с горящими злобой глазами.
Я слышала крики Эми: «Нечестно!», но я рванулась вперед и скрылась за углом.
Я проехала сотню ярдов, пока не поняла, что что-то не так.
О, мама! Простят ли меня, если я убью его?
Что вспомнила Эми
Князь Борис свалился с кресла, потянув его за собой. Этот мужчина, похожий на нелепого, забавного медведя, ударился об пол со скрипучим стоном. Он жадно хватал ртом воздух, как задыхающаяся рыба, лягая его одной ногой.
Я подбежала к нему так быстро, как только могла, и погладила его густую гриву. Внезапно он задержал дыхание, словно борясь с икотой, и затем поспешно прошептал: «Не хочу, чтобы девочка видела меня в таком виде». Затем его сотряс приступ кашля. Кашель был похож на сбои большого мотора, разрывающий его на части.
Я поднялась на ноги, стараясь не паниковать, и осмотрелась в поисках Марии.
Но вместо ее милого личика надо мной нависло гигантское багровое лицо мужчины, обрамленное рыжими волосами. Он был взбешен.
— Что вы наделали? — прорычал он с сильным русским акцентом.
— Это была просто игра, — запротестовала я дрожащим, как у нашкодившей шестилетки голосом.
Мужчина с легкостью поднял обмякшее тело князя Бориса с пола, внес его в комнату, с грохотом закрыв за собой дверь. Злополучное кресло валялось в коридоре, и одно из его колес все еще вертелось. Я с горечью поставила его вертикально, оперевшись на него. Немного пройдя по коридору, я почувствовала, что силы оставляют меня, и прислонилась к стене, чтобы не упасть.
С отчаянным скрипом из-за угла выехала Мария на кресле, с расширенными от ужаса глазами.
— Где князь Борис? Что случилось? — спросила она.
— Он… э… — я выразительно посмотрела на дверь, потом на нее. Она встревожено, непонимающе уставилась на меня. — Он пошел к себе, немного полежать, — сказала я.
Она продолжала смотреть на меня, ее губы задрожали.
— Мне грозит беда? — проскулила она.
Я покачала головой: «Нет-нет-нет! Он просто устал. Ну а ты? Может, ты тоже хочешь вздремнуть после обеда?»
Мария, не мигая, уставилась на меня.
— Ты ужасная лгунья, — обвиняюще сказала она.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но тут дверь в комнату Бориса начала открываться.
— Беги! — прошипела я, и она подчинилась.
Гигантская рука опустилась на мое плечо. Это был тот странный великан, и он не выглядел радостнее.
— Думаю, вам, мисс, лучше зайти внутрь, — прорычал он.
Письмо от Мистера Невилла
Сент-Кристоф,
6 декабря 1783
Дорогой Октавиус, старый плут!
Это ужасное место продолжает преподносить мне неприятные сюрпризы и нестерпимо угнетает меня. Здесь командуют скупой гусак Блум и его жена — ведьма, еда ужасная, а лечение смехотворное.
Остальные пациенты такие психи, что невозможно и представить — без сомнения, ты молишься, чтобы и я присоединился к их безумию.
Четверо придурков целыми днями пиликают свою музыку — точнее, трое, так как четвертый, слава Богу, занемог. Это противная вульгарная немецкая музыка, главные исполнители — две высохшие старые вешалки с берегов Дуная — сестры Элквитин.
Толстая сестра сносно говорит по-английски и кажется довольно умной, но вторая, тощая, только невнятно бурчит и исписывает лист за листом какими-то цифрами — без сомнения списки белья для прачечной.
И конечно, новые гости из Англии не оставляют их в покое. Это Мистер Понд обидел тощую сестру. Он выхватил у нее один лист бумаги, что взбесило ее.
— Прошу прощения, — сказал он запоздало. — Но это в самом деле экстраординарно. Это поразительно.
Его коллега, именующий себя Доктором (но на самом деле им не являющийся) кивнул.
— А я гадал, когда ты заметишь.
Он улыбнулся широкой добродушной улыбкой — такой же, какую я не раз замечал у браконьеров, несущих домой рюкзаки, полные тушек моих кроликов.
— Это… это…
Этот с позволения сказать Доктор Смит снова кивнул, шагнул вперед, возвращая лист очень рассерженной сестре Элквитин.
— Хелена, — сказал он проникновенно. — Вы поразительны. Намного опередили свое время. Это так необычно.
— Похоже на компьютерный код, — пробормотал мистер Понд. Какая чушь!
— Да, точно, — согласился Доктор Смит. — Это логично. Вы секси, Хелена. И, занимаясь подобной работой…
Оливия, толстая сестра, прочистила горло, и затем громко выразила свое неодобрение.
— Если вы обращаетесь к моей сестре, джентльмены, то должна напомнить вам, что она не может говорить. Моя сестра всегда блистала в математике. Но ей пришлось оставить занятия, когда болезнь сломила меня. Потом она сама заболела, без сомнения подхватив эту ужасную болезнь, когда выхаживала меня. Теперь ей удается работать лишь несколько часов в день. Чувствую, я сломала ей жизнь, — она гневно посмотрела на них — слишком возбужденно для старой перечницы.