Глава 26
Это так сюрреалистично — идти домой, проходя мимо средней школы, которую я должна была бы заканчивать. Кирпичное здание не хранит хороших воспоминаний. Это просто еще одно место, где я сидела и чувствовала себя одинокой. Дети внутри управляют своим собственным королевством, наполненным разделенными племенами, которые не говорят на одном языке, но все же едят одну и ту же еду, сидят на одних и тех же стульях и ходят по одним и тем же коридорам.
Я вспоминаю свою первую ночь у Дока, когда лежала в чужой постели, мечтая о том, чтобы на следующий день оказаться в этом одиноком кирпичном здании. Место, которое презирала, с людьми, которые мне не нравились. Я страстно желала этого. Даже если бы на следующий же день я оказалась в женской раздевалке, окруженная хихикающим шепотом о моих крошечных грудях и плоской заднице. Я бы приветствовала это. Молилась бы об этом.
И все же, когда сейчас я прохожу мимо здания, у меня не возникает вздоха облегчения от того, что делала это. Никакой полуулыбки. Моя свобода не должна была быть такой: тащить испуганного немого ребенка в свой собственный ад, наполненный дисфункцией и алкоголем, а также одной мужской особью, которая навсегда испортит ее представление о мужчинах.
Я сжимаю руку Камми, и она стискивает мою в ответ. Самое большее, что она мне когда-либо говорила. Но я знаю, что это означает: «Я люблю тебя».
Говорю Камми, что мы почти на месте и что я не могу быть уверена, как все сложится, но, несмотря ни на что, каждый день ее жизни с этого момента будет лучшим, что у нее когда-либо был. Я не думаю, что она действительно понимает, что имею в виду. И хотя боюсь за нее, сейчас нервничаю больше, чем когда-либо в жизни.
Когда мы сворачиваем на мою улицу, вижу силуэт своего дома, вырисовывающийся, как гигантский зверь, готовый поглотить всю надежду. На улице темно, за исключением единственного уличного фонаря, который обычно не светит, в основном из-за того, что соседские дети бросают в него камни. Будучи помладше, мне нравилось, как мрачно и таинственно выглядели дома, когда не было света: древние дома с закрытыми ставнями, выстроенные в ряд. Но повзрослев, уличные фонари перестали излучать свой свет, и я почувствовала себя неуверенной, забытой и незначительной, а улица превратилась в логово воров, где крали велосипеды и разрушали дома под безжалостным черным небом. Но все же, каким бы прекрасным ни был вид на океан на Сисайд-лейн, это ничто по сравнению с привычностью родного дома.
Спазмы в моем животе превращаются в тошноту, когда мы с Камми идем по улице, мой дом в двух шагах. Свет включен, а шторы в эркерных окнах распахнуты, открывая полный вид на гостиную.
Когда мы подходим ближе, он совсем не похож на мой дом. Он такой же грязно-белый, та же крыша с отсутствующей черепицей и даже тот же приветственный коврик с выцветшими зелеными буквами. Но вдоль дорожки посажены цветы, окруженные мульчей, сорняки выдернуты, а трава аккуратно подстрижена. Здесь был проделан труд.
Я смотрю в окно. Гобелены и плакаты с орлами, мотоциклами, черепами и женщинами были заменены свежей краской и картинами в рамках с пейзажами и нарисованными цветами.
У меня внутри все наливается свинцом, когда я понимаю, что моя мать переехала. Дом, в котором я провела всю свою жизнь, теперь принадлежит кому-то другому. Кому-то, кому соседи, без сомнения, ежедневно радуются в отличие от напасти, которая когда-то здесь жила.
Камми видит, что я плачу, и сжимает мою руку. Но я не отвечаю ей, потому что на самом деле я потеряна. Она снова проделывает то же движение, касается моей руки и ласкает ее, затем снова предлагает мне своего медведя.
У меня никогда не было плана «Б». В своей голове я каким-то образом видела, что у нас все получиться, даже не обдумывая все до конца. Наверное, думала, что моего желания, веры будет достаточно для чуда, и, может быть, моя мама попытается помочь нам, бросит пить, начнет думать обо мне, может быть, ради меня и Джеймса выгонит.