Она также обнимает Камми. Целует ее, плачет о ней и проклинает каждого мужчину, который надругался над ней. Я опускаю часть о том, что Лекси — ее мать, потому что все еще не могу быть уверена, что Камми знает об этом. Однажды узнает, когда будет готова, и, может быть, даже из ее собственных уст.
Мы разговариваем часами, и это так сюрреалистично. Внимание, советы, сочувствие моей мамы, мгновенная любовь, которую она испытывает к Камми. И хотя все это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, я принимаю все это близко к сердцу. Каждую частичку этого. Потому что это не сон. Я не буду просыпаться в комнате на Сисайд-лейн. Я проснусь в Джекстоне.
Мама готовит нам полуночный ужин из блинов с черникой. Я наливаю нам всем большие стаканы молока и, пока нахожусь в холодильнике, замечаю, что в нем нет алкоголя. Ни пива, ни водки, ни даже вина. Перемена в доме, появление моей матери, а теперь и отсутствие выпивки — все это так на нее не похоже. Но я поднимаю этот вопрос. Я должна знать.
— Мам... а где весь алкоголь?
Она делает паузу, и ее глаза наливаются слезами, что кажется невозможным, учитывая, сколько она уже выплакала сегодня вечером.
— Я больше не тот человек, милая... И мне так жаль, что мне потребовалось столько времени, чтобы проснуться. Я знаю, что причинила тебе боль... Но обещаю...
— Все в порядке, мам.
Она кладет свою руку на мою, и ее подбородок дрожит под тяжестью вины и силы прощения. Я могу сказать, что воздержание от алкоголя для нее не в новинку. Но сейчас она совершенно изменилась, видимо мое исчезновение стало катализатором происходящих перемен. Это не фаза. Это образ жизни. Теперь это она.
— А Джеймс?
— Я вышвырнула этот кусок дерьма почти год назад. Теперь только ты и я.
Она смотрит на Камми и улыбается.
— И эта драгоценность.
Мы открыто говорим о том, чтобы утром обратиться в полицию и все им рассказать. Мама говорит, что в идеальном мире полиция пришла бы, выслушала, что мы им рассказали бы, а затем оставила бы нас в покое, включая Камми. Но говорит, что этот мир неидеален, так что не это ожидает нас.
— Знаешь, наихудший сценарий заключается в том, что вы с Камми некоторое время будете порознь, немного. И на этом все. Они не запирают таких детей за решеткой, подальше от людей. И если бы мне пришлось делать предположения, я бы сказала, что она временно побудет в больнице, прежде чем вернется к нам навсегда. Между вами двумя есть история. Которая будет рассмотрена и учтена.
Затем мама называет несколько имен, оба из которых связаны с той самой системой, в которую я так боюсь, что Камми попадет. Оба человека — близкие друзья мамы. Новые друзья, которые видели только новую ее версию. Она говорит мне, что, хотя Камми, возможно, не сможет полностью избежать системы, но мама сделает все, что в ее силах, чтобы обеспечить ей безопасный и любящий дом, прямо здесь, в нашем доме.
Мама кажется оптимистичной, и после нашего разговора я могу сказать, что Камми все понимает, и на ее лице появляется улыбка, которая, кажется, не может уйти.
Мы с Камми направляемся в постель, и мама не хочет оставлять нас, поэтому она хватает одеяло и садится на стул в углу моей комнаты. Камми восхищается мягкими игрушками на моей кровати. Я говорю ей, что она может спать с теми, с какими захочет. Кажется, она любит их всех, но выбирает медведя, которого я ей купила.
Мы включаем свет, и мама читает молитву за нас, прося Бога защитить нас и благодаря Его за то, что Он освободил и нас, и ее.
С животами, полными блинчиков с черникой, мы с Камми держимся за руки и закрываем глаза. Теперь у нас все хорошо. Мы свободны. Я целую ее в лоб и шепотом желаю ей спокойной ночи. И как раз перед тем, как я проваливаюсь в лучший ночной сон за последние годы, она шепчет то же самое мне в ответ.
Конец