Мы смотрим друг другу в глаза, и ни одна из нас не знает, что сказать. Дверь к свободе открыта, а залитый кровью коридор блокирует выход. Это изображение невозможно стереть. Добавлю его к остальным. Ждет ли меня свобода, мне кажется, что я больше никогда не улыбнусь.
Наступает тишина, и никто из нас не двигается. Никто из нас не бросается к двери, не бежит по улице, зовя на помощь. Это шок? Или это траур? И из-за чего? Мешка дерьма, который лежит передо мной с разорванной шеей у подножия лестницы? Или это последний гвоздь, лишивший нас невинности?
Лекси вытирает лицо тыльной стороной ладони, алая улыбка красуется на бледной коже. Коже, которая годы не видела солнца. Я не понимала, насколько плохо мы выглядим, пока не увидела контраст на ее лице. Я смотрю на свою собственную плоть цвета слоновой кости. Мои ноги, руки. Они обесцвечены недоеданием и отсутствием солнечного света.
— Ну вот дверь и открыта, — говорит Лекси.
Мы втроем смотрим на дверной проем. Зияющая пасть, которая кажется ловушкой. Мысль о свободе не приносит утешения, и я не знаю почему. Весь последний год я ненавидела жизнь, свою мать, что она не нашла меня, даже саму себя за то, что позволяла бесчисленному количеству мужчин поступать со мной как им заблагорассудиться, подпитывая фетиши, о существовании которых я и не подозревала. Но вот мы здесь, неподвижные. Испуганные, растерянные.
Неужели нас уже не спасти? Я чувствую себя испорченной, будто мир не готов к нам, или, может быть, он больше не хочет нас, или это уже мы не готовы к нему. Но мы не одни. Мы сестры. Нет, наша связь сильнее. Мы мертвенно-бледные. И нет ничего, чего бы мы не сделали друг для друга.
За этой дверью, в конце концов, мы расстанемся. Разорванные на части властями. Камми отправят в приемную семью, Лекси вышвырнут на улицу, мне тоже некуда бежать. Что меня ждет дома? Мать-алкоголичка и ее парень — белая шваль. Я представляю себя дома в своей спальне, страдающей наедине со своими травмами, представляю свою мать, предлагающую мне слабые попытки утешения в перерывах между выпивкой, поскольку она понимает, что ничего не может сделать, чтобы спасти меня. Я останусь одна. Без Камми. Без Лекси. Только с воспоминаниями об этом доме на пляже. И в этот момент я понимаю, что не хочу возвращаться домой. Нет, если это означает бросить их.
Я смотрю на Камми. Она дрожит, ее глаза прикованы к трупу у подножия лестницы, сама девочка ждет указаний. Верит нам.
Наверное, мне нужно взять на себя ответственность и позвонить кому-нибудь. Но сперва есть одно дело поважнее.
— Нам нужна одежда.
Глава 3
Я возвращаюсь в нашу комнату осмотреться. Здесь нет ничего, что нам когда-либо понадобится. Не ношу каблуки и чертовски уверена, что мне точно не пригодиться школьная форма, которую лапали и пачкали старые жалкие извращенцы.
Беру Камми за руку, и мы спускаемся по лестнице. Ноги Дока мешают сделать последние несколько шагов. Я вспоминаю о фильмах с убийцей в конце, которого вы считаете мертвым, пока он не схватит за ногу главного героя, и тот не убьет его еще раз. Но Док больше не встанет. В нем не осталось жизни. Его кровь покинула тело, сначала выпитая Лекси, а затем извергнутая ею.
Лекси проходит через дверной проем. Мы следуем за ней, осторожно переступая через тело Дока, когда все, что я действительно хочу сделать, так это пройти по нему, наступить на лицо и быть частью его страданий, боли. Но они закончились и, к сожалению, слишком быстро.
Когда мы переступаем порог чердачной двери, я жду звука сигнализации, нападения извращенных стариков, толкающих нас обратно на чердак для дальнейшего использования. Но в зале тихо. Только шепот ветра, швыряющего дождь в окна. Окна, через которые мы можем видеть.
В зале темно, луна едва пробивается серо-голубыми лучами к полу, как зубы старой ведьмы. Я помню этот зал. Нас водили сюда с завязанными глазами. Второй этаж служит борделем, чердак — тюрьмой. В самый первый раз я смотрю на закрытые двери, которые выходят в коридор. Помимо них, я прошла через невыразимые вещи, привыкла утолять похотливые аппетиты. Запомнила трещины на каждом потолке; паучку в углу комнаты слева я даже дала имя. Шарлотта, после прочтения книги. Помню, как хотела, чтобы она укусила мужчину, который был у меня в тот день, когда я дала ей имя. Или что бы она вплела в свою паутинку хоть одно слово надежды, что все будет хорошо, что страдания почти закончились, и я скоро буду спасена. На следующий день она ушла, паутина осталась пустой. И с тех пор она стала постоянным напоминанием о том, что надежды нет. Даже Шарлотта спряталась от зверств в той комнате.