Я не видел, куда увели Рудо – пёс мой подчинился легко, но всем своим видом показывал уязвлённую гордость. Мне хотелось верить в честность степняков, но на всякий случай начал продумывать план мести.
Наконец, дозорные остановились перед самым большим шатром, украшенным жёлтыми орнаментами, – один вошёл внутрь, а двое продолжали держать меня. Когда он вернулся, меня провели внутрь.
В шатре тхена мог бы уместиться весь первый ярус княжьего терема. Меня ввели, держа за локти, безоружного, босого и простоволосого, словно я был не князем, а вором, пойманным у стада. Внутри я весь полыхал: от злости, от стыда, от унижения, но спину держал ровно, а лицу старался придать самое отстранённое выражение.
Тхен сидел в кресле, обитом дорогой парчой, под ногами у него лежали волчьи и медвежьи шкуры – где уж его люди в степяхнашли зверей, я не знал, но, может, купили меха у княжеских купцов. Тхена окружали воины с бердышами и выглядели так, словно в любой миг были готовы кинуться вперёд и изрубить меня на куски. Всюду горели факелы, в шатре было душно и жарко, а у тхена, обряженного в шубу, даже испарина на лбу не выступила.
Воин, что держал меня за левый локоть, проговорил что-то на незнакомом мне языке. Лицо тхена, остававшееся недвижимым, тронула пренебрежительная усмешка.
– Сиротский князь. Проходи. Я ждал тебя.
Я дёрнулся, высвобождаясь от хватки степняков, и в два шага приблизился к тхену. Воины по бокам от тхена качнули бердышами.
– Моё имя – Лерис Гарх, я верховный князь, властитель Холмолесского княжества и хозяин стольного Горвеня. А как твоё имя, я даже не знаю.
По правде говоря, я с трудом удержался от более явного проявления гнева. Клеймо «сиротского князя» возмутило и разозлило меня, но я понимал, что тхен может нарочно провоцировать меня на своей территории.
– Ты не знал, к кому шёл? – Тхен насмешливо изогнул тонкую, чёрную, будто женскую бровь. – Я тхен Алдар. Властитель племён и стад.
– Что тебе нужно от меня, Алдар?
Тхен долго изучал меня. Я тоже не стеснялся его разглядывать. Алдар был не стар, черноволос, безбород, но с длинными усами, умащёнными жиром. В облике тхена было что-то, объединяющее и Нилира, и скоморошьего князя Трегора, и меня самого: стать, твёрдость во взгляде, упрямство, которое ощущается без слов. Я поверил в то, что этот человек мог собрать вокруг себя племена Седостепья и сколотить своё кочевое княжество. Алдар погладил усы и жестом отослал своих стражей. Они удивились не меньше моего, но послушно покинули шатёр, обдав меня напоследок самыми недоверчивыми взглядами, на какие были способны. Мы с тхеном остались одни: он расстегнул шубу и показал, что тоже не носит на себе оружия. Мне пришлось по нраву, что он поставил нас в одинаковые условия. Почти одинаковые, если не считать, что я оставался бос и мало чем отличался от пленника.
– Так вот ты какой, – хмыкнул Алдар, не переставая меня разглядывать. – Знаешь, я ведь слышал о тебе больше, чем ты обо мне. Чего только не говорят… только я всегда знал, что за молвой прячется жалость. Ты жалок, сиротский князь, теперь я вижу это воочию.
Я хрипло рассмеялся.
– По-моему, жалость любит прятаться за шкурами и шелками. Я перед тобой – такой, какой есть. А ты надел маску похуже скоморошьей. Сдаётся мне, мы не равны. Я честен, а ты – нет. Ты приглашал меня как гостя, а взял пленником. Разве так поступают князья, тхен?
Говоря так, я рисковал не снести головы. И подозревал, что остальные князья были бы только благодарны тхену за избавление от обузы в виде моего лица. Но сколько я жил и сколько вёл разговоры с самыми разными людьми, столько убеждался, что порой самые неожиданные действия дают нужный результат. Если я сколько-нибудь разбирался в людях, то тхен был как раз из тех, кого разговоры о чести ранят больнее всего. Я-то свою растерял ещё несколько зим назад, так что не боялся показаться смешным и ничтожным, а вот Алдар готов был из кожи вылезти, лишь бы показать иноземцу своё величие.
И не прогадал.
Я не ожидал того, что сделает Алдар. Он поднялся с кресла, скинул шубу, снял с головы расшитую тесьму, кольца и браслеты – отбросил их, и они звякнули, ударяясь друг о друга. Затем он разулся, остался в штанах и длинной рубахе с вышитыми орнаментами из треугольников и ромбов. Тхен взял с трёхногого стола кувшин и два кубка. Он налил вина в один кубок, отхлебнул из него, показывая, что напиток не отравлен, и протянул мне, а себе налил в другой. Я принял угощение и чуть склонил голову, выказывая сдержанное почтение.