— А Ткач?
— После откровения Ребеша число его последователей быстро растёт, но я никогда не слышал о нём прежде.
— Вот как? А не странно, что мы ищем следы бога, про которого ещё недавно никто ничего не знал? Дай угадаю, этот зиккурат посвящён кому-то из официальной троицы?
— Что? А, в этом смысле… Всем троим сразу. Это единственный уцелевший храм, в котором сохранилось наследие тех времён и записи жрецов. Сила богов не дала разрушить его, чтобы связь с ними не прерывалась, а у людей была возможность несмотря ни на что молиться и верить. Эту веру наши предки пронесли сквозь страдания и хаос. Сюда нередко приводят паломников со всех Южных королевств. После того, как находки ценных вещей в Мёртвом городе стали большой редкостью, это стало основным заработком для многих искателей.
— Интересно. Старые святыни разрушены, мастерские и библиотеки разграблены ещё до исхода, над всем этим высится храм трёх богов, ни одного из которых не называют Ткачом? Сомневаюсь, что мы движемся в верном направлении. Подумай ещё раз, найди зацепку.
Парень хотел было снова возразить, но сдержался и на какое-то время погрузился в раздумья. Я тоже попытался систематизировать обрывки имеющейся у нас информации и понять, что же мы такого упустили.
Итак, что нам известно? Неизвестный бог, упоминания о котором стёрты из всех современных источников. Его храмы уничтожены ещё до исхода, ведь пустыня не смогла разрушить сам город, лишь накрыла его песком. Записи, найденные Ребешем, напротив, содержат упоминание о Чёрной печали, а значит, они сделаны уже после катастрофы. К тому же они были скрыты от посторонних глаз, но таким образом, чтобы однажды быть найденными. При этом переданные знания несут в себе не только жреческие тексты, но и имеют вполне себе прикладной характер. Будто кто-то пытался сохранить наследие былой веры после того, как жреческая власть в городе кардинально сменилась. А прячут обычно подальше от глаз, в темноте или под землёй. А ещё под носом у всех.
Почему-то вспомнился перевёрнутый храм в слободе под Пуёлем и тайные обряды, творимые там. Хм…
— Я вот подумал, — вдруг дал о себе знать Шен. — В тексте сказано, что нужно отринуть гордыню, чтобы найти вход. Ошибки здесь нет, но перевести это можно и как «обрести смирение». В тот единственный раз, когда я был в Мёртвом городе, я оба дня провёл здесь, в этом храме, изучая его. Внизу, напротив входа в башню есть место, где послушники и слуги смиренно ожидали своих жрецов, отправлявшихся наверх, чтобы встретиться там с богами наедине. Эта традиция осталась до сих пор, даже несмотря на то, что с наступлением темноты все всё равно поднимаются сюда, чтобы переждать ночь.
Что ж, если одни и те же мысли приходят в голову разным людям, то как минимум их не стоит отбрасывать.
— Вот и зацепка, Шен. Ты сам говорил, что пирамида освещается солнечным или лунным светом. А значит, не только город, но и сам храм полностью погружается во тьму лишь в часы безлунья, которые случаются не так уж и часто. Искать нужно там, куда без подсказки никто не заглянет. Отправную точку мы теперь знаем, осталось понять, как туда добраться и не лишиться при этом рассудка.
— Но внизу нас ждёт только смерть, — неуверенно пробормотал он. — Мы не дойдём и до середины лестницы.
— Ответ снова в тексте пророчества, но ты прав, риск слишком велик. Попробуем завтра утром осмотреть место и поискать проход.
— Но так мы ничего не увидим! Нужно, нужно…
Искатель обессиленно опустился на камни и обхватил голову ладонями.
— Всем нужно отдохнуть, — сказал я.
Не знаю, чем именно было продиктовано моё решение в тот момент. Рациональностью или же страхом найти то, что мы ищем и встретить там Полему и её спутника. Возможно, опоздать, но остаться в живых — не самый худший вариант из всех. Но отчего тогда на душе так скверно? Возможно, от того, что не привык проигрывать и, тем более, сдаваться на полпути?
В своих раздумьях я не обратил внимания, как юный искатель поднялся с пола и куда-то побрёл. Да в такой темени разве можно было что-то нормально разглядеть?
— Кто-нибудь, зажгите уже фонарь, — отдал приказ я. — Один чёрт, это уже неважно.
— Эй, а где он? — через пару секунд растерянно спросил Колтун. — Был же здесь…
— Стой! Ты чего⁈ — окрик Горунара донёсся с противоположной стороны, где был расположен вход с внешнего балкона обратно в башню. — Сдурел что ли? Погибнешь!
Я бросился туда же, пытаясь рассмотреть хоть что-то и не переломать в темноте себе ноги.
— Что произошло? — спросил я нашего гиганта, вглядывающегося сейчас в проём.
— Да малец этот, возьми и прошмыгни внутрь. Я даже остановить не успел. А там же не видно ничего.
Словно в ответ на это со стороны лестницы вспыхнул огонёк фитиля, а мы увидели перекошенное страхом лицо парня.
— Стой, где стоишь! — крикнул я. — Ни шагу дальше!
— Я должен… — забормотал он. — Должен… Понимаешь⁈
— Никому ты ничего не должен! Возвращайся, не делай глупости!
— Нет, лучше уж смерть, чем провести жизнь в незнании. Я докажу, что мой отец не сумасшедший! Он пророк! Пророк! Слышите⁈ Вестник нового бога! И я тоже буду в первых рядах, когда Ткач вернётся, чтобы вершить нашу судьбу!
— Ты будешь одним из кучи трупов, что уже лежат на этой лестнице! Просто успокойся!
— Нет! Осколок зуба у меня! Он защитит меня, так сказано в пророчестве. Нужно лишь уверовать и сделать шаг.
Только сейчас я заметил, что во второй руке он сжимает тот камень, при помощи которого я получил жертвенный кристалл. Он всё ещё был пропитан кровью своей жертвы и от того в свете фонаря казался полностью чёрным. Словно боясь, что нам удастся его переубедить, Шен развернулся и бросился вниз по ступеням без всякой осторожности.
— Стой, ты ошибся! На твоём камне кровь мертвеца! — но до парня уже было не докричаться.
— Вот же… хрень… — сказал Горунар, глядя на убегающий вниз свет фонаря. — А это уже **#*#**, — добавил он, когда понял, что и я полез в его сумку за вторым древним камнем.
— Оставайтесь здесь до рассвета, — приказал я. — Ни шагу на лестницу. Это ясно⁈
— Мазай, может лучше…
— Я спросил «ясно⁈»
— Да, командир.
Сгрудившиеся вокруг Горунара Зайцы с тревогой и сомнением провожали меня. А я старался не смотреть им в глаза, так как смелости это бы мне вряд ли добавило. Подойдя к винтовой лестнице, я чиркнул по руке ножом и, дождавшись, когда на ладони соберётся достаточно крови, приложил её к поверхности камня. Капли впитались в его пористую структуру, а вместе с ним начала убегать и сила из источника. Нужно было торопиться.
Я начал спуск по лестнице, перешагивая через окровавленные трупы, одной рукой сжимая камень, а невредимой держась за поверхность стены. Может и хорошо, что темно, не придётся лицезреть эту картину лишний раз. С каждым проделанным шагом я всё внимательнее прислушивался к себе. Но пока рассудок не торопился меня покидать. Я уже слышал шёпот, он становился всё громче, но действовал не так, как тогда, на Песчаной черепахе, а отстранённо, словно он сам меня боялся и обходил стороной. А точнее, не меня, а камень, что питался сейчас моей кровью и силой.
Начинающего искателя я нашёл, преодолев первую треть ступеней. Освещённый всполохами неторопливо горящего масла он в нерешительности стоял перед очередным телом погибшего носильщика. Было видно, что он уже на грани. Широко раскрытые глаза лихорадочно обшаривали труп в поисках одному ему известной вещи.
— Шен, поднимайся наверх! — крикнул ему я. — У тебя не тот камень!
— Да, да… не тот… не этот… А где, где тот?.. Да вон же, вон!
Вдруг он, оставив фонарь стоять на одной из ступеней, перескочил через труп и бросился дальше, к валяющейся неподалёку от тела сумке. Развязав дрожащими руками тесьму, он выудил оттуда ещё один мешочек, внутри которого обнаружился другой шершавый камень, ещё не запятнанный кровью. Видимо, тот, который несли люди Ордена Раскола.
— Дай руку! — я уже был рядом. — Быстрее!
Не дожидаясь ответа, я ухватил его ладонь и чиркнул по ней кинжалом. Парень даже не дёрнулся от боли, всё его сознание уже заволакивало потусторонними мыслями и желаниями, которым он уже не мог сопротивляться. За то мгновение, что я сам опрометчиво выпустил свой камень из рук, на меня обрушилось бушующее море голосов, сливающихся в единую какофонию, подавляющую волю и разум. Все смыслы и желания начали таять под напором обречённости и тлена. Зачем стремиться к чему-то, если исход всегда один? Для чего терпеть страдания, если они в конечном счёте ничего не изменят? Не проще ли раствориться в этом море голосов, стать одним из них, потерять себя, но получить взамен покой? Пусть другие слышат мой голос, я же обрету тишину.