– - Извольте садиться; теперь уж некогда, делать прогулки: пора домой.
И он посадил Аню вперед и, когда лошадь тронулась с места, прибавил:
– - Не бойтесь: я тихо поеду; но всё-таки держитесь за меня, а то опять упадете!
– - Я уж не упаду-с,-- отвечала Аня, уклоняясь.
– - Вздор! сидите смирно! -- резко сказал Федор Андреич.
И он пустил лошадь маленькой рысью.
По лицу Ани можно было заключить, что ей не нравилась заботливость Федора Андреича; она кусала губы, вертелась и вдруг вскрикнула:
– - Стойте, стойте!
Федор Андреич остановил лошадь и тревожно спросил:
– - Что такое?
Аня соскочила с дрожек и, сказав: "Я забыла зонтик", пустилась бежать назад.
– - Экая шалунья! -- сердито сказал Федор Андреич и крикнул громко:-- Назад! назад!
Аня остановилась и тихо пошла к дрожкам.
– - Назад! -- повторил Федор Андреич, и когда Аня подошла к нему, он спросил своим сердитым голосом, страшно хмуря брови: -- Куда вы так бежали? а?
– - Взять зонтик!
– - И для такой дряни стоит бежать за версту?.. Садитесь! -- повелительно прибавил Федор Андреич.
Аня села, и ей стало страшно одной в лесу с сердитым Федором Андреичем, у которого лицо никогда еще не казалось ей так угрюмо, а глаза так блестящи, как теперь. Сердце у ней застучало, и она готова была бежать от него.
– - Держитесь крепче за меня! -- отрывисто сказал Федор Андреич, давая свободу лошади; но Аня не решалась дотронуться до его руки.
– - Что же вы боитесь! я не укушу! -- раздражительно заметил Федор Андреич.
Подъезжая к дому, он насмешливо спросил:
– - Ну что, съел я вас?
И когда старичок встретил их, Федор Андреич сказал:
– - Ну трусиха же ваша внучка, чуть шеи не сломала.
– - Господи! как? что? -- тревожно воскликнул старичок, обращаясь к своей внучке, которая, поцеловав его крепко, отвечала:
– - Ничего, я не ушиблась!
– - Какая жара сегодня! -- заметил Федор Андреич и, сев на крыльцо, вытер платком лицо, горевшее, как раскаленное железо.
Аня о чем-то задумалась и машинально следила за лошадью, которую кучер проваживал по двору.
– - Уж не изволите ли вы сердиться? -- спросил Федор Андреич, окинув Аню пристальным взглядом.
– - Я устала,-- ответила она и ушла.
– - Ее надо почаще брать с собой… ужасная трусиха, да и моцион ей нужен! -- провожая глазами Аню, заметил Федор Андреич.
– - Странно! а на вид такая храбрая,-- в недоумении отвечал старичок.-- Спасибо,-- с чувством прибавил он,-- спасибо, что ты о ней заботишься, как родной отец.
– - Разве я ей не родня? -- обидчиво сказал Федор Андреич.
– - Больше, чем родной! Но она девушка добрая: она оценит твое расположение к ней. Мы чувствуем всё, всё, что ты для нас делаешь.
И у старичка слезы дрожали на ресницах.
– - Что это! как вам не стыдно! Я, слава богу, и чужих пригрел в своем доме. Вы увидите впоследствии мое расположение к вам. Я не люблю вполовину делать добро. Вы стары, а ей нужна опора.
– - Я даю тебе право, или, лучше, ты его уже приобрел своими благородными поступками: устрой ее судьбу.
После этого разговора они пошли в гостиную и застали Аню в слезах, сидящую на ступеньке террасы.
Гнев охватил Федора Андреича; он заходил по террасе, бормоча: "Вот мило -- плакать каждую минуту!"
И потом требовал, чтоб она сказала причину.
– - Я сломала гребенку и потеряла зонтик! -- всхлипывая, отвечала Аня.
– - И вы из таких пустяков плачете, как будто вас теснят здесь, а?
– - Она глупенькая! -- перебил старичок.
– - Зачем же она не смеется, а чуть что-нибудь -- хнычет? Знайте, сударыня! я вам в последний раз говорю, что не терплю, когда в моем доме, плачут. Слышите?
И Федор Андреич пошел в сад.
– - Ну что ты его сердишь?-- садясь к Ане, сказал старичок.
Внучка, положив ему голову на колени, продолжала плакать.
– - Перестань, Аня; ну стоит ли о гребенке так плакать.
– - Ах, дедушка, я совсем не о том плачу!
– - Так о чем же?
– - Я его боюсь.
– - Чего же его бояться? что ты? он так нас любит.
– - Не знаю; я его боюсь.
И она крепко прижалась к старичку и плакала; старичок, не зная, чем утешить ее, сказал:
– - Посмотри-ка, Аня, какая бабочка красивая летит,-- чудо!
Аня заплаканными глазами взглянула на порхавшую бабочку, долго следила за ней и наконец пустилась ее ловить.
Старичок свободно вздохнул и, улыбаясь, глядел на бегающую свою внучку, бормоча:
– - Дитя еще; немудрено, что боится его.
После чаю Федор Андреич пожелал сыграть с Аней партию в шашки. Они уселись в гостиной.
– - Ну-с, почем прикажете? -- шутливым голосом спросил своего партнера Федор Андреич, расставляя свои шашки.
– - На деньги я не хочу играть,-- сухо отвечала Аня.
– - Отчего?
– - У меня их нет.
– - Выиграете, так будут.
– - Нет! я не хочу! -- капризным голосом отвечала Аня и, перестав расставлять шашки, сложила руки.
Федор Андреич нахмурил брови.
– - Нехорошо, нехорошо! -- строгим голосом заметил Ане старичок, поставил за нее шашки и с несвойственною ему строгостью сказал:-- Играй!
Аня не без удивления повиновалась старичку.
Игра длилась до ужина, и Аня осталась победительницей, выиграв несколько партий у Федора Андреича, который принес из кабинета двадцатипятирублевую бумажку и, подавая ей, сказал:
– - Вот теперь вы можете не плакать о ваших потерях. Пошлите в город нарочного, чтоб он вам купил гребенку.
– - Много! -- заметил старичок.
__ Надо же ей иметь свои деньги: она не дитя! -- сердито сказал Федор Андреич и, обратясь к Ане, которая, покраснев, не брала денег, прибавил:-- Возьмите же!
И он поспешно отошел от стола.
– - Возьми скорее, а не то опять рассердится,-- шепнул старичок, сунув в руки Ане бумажку.
К самому ужину приехала Настасья Андреевна. Она была не в духе. Усталость от дороги, холодная встреча брата, полное равнодушие его к Петруше, о котором она рассказывала,-- всё обрушилось на Аню, которая, к довершению беды, имела неосторожность занять место Настасьи Андреевны за столом. Настасья Андреевна стала придираться к ней за разные мелочи и наговорила ей довольно колкостей. Аня, не видав ее давно, почувствовала более храбрости и оправдывалась очень смело. И когда кончился ужин, Настасья Андреевна подняла страшный шум. Брат положил конец, послав Аню спать, а Настасье Андреевне строго заметив:
– - Если кто виноват в беспорядкам в доме, так, я думаю, вы, потому что хорошая хозяйка не должна бросать всё, чтоб скакать к упрямому мальчишке.
Эти слова глубоко поразили Настасью Андреевну. Она всю жизнь свою посвятила хозяйству, гордилась титлом хорошей хозяйки и воображала, что никем не может быть заменима в доме брата. Федор Андреич подобными упреками довел ее до того, что она созналась в своем проступке и попросила у него прощенья.
Аня в то время, трепеща от страха и радости, читала письмо от Петруши, который также подробно писал ей о своем положении и молил ее при каждом случае писать к нему.
Переписка завязалась, потому что случаев было много пересылать письма. Беспрестанно ездили подводы в город за разными необходимостями, которых оказывалось очень много с тех пор, как Петруша жил в городе; узлы разных варений и солений отсылались к нему каждый раз заботливой хозяйкой.
Боясь Настасьи Андреевны и ее брата, Аня придумала следующую хитрость. Петруша должен был писать свои письма не только на имя дедушки, но даже всё письмо будто бы к нему, а уж она должна была понимать, в чем дело. А так как дедушка был слаб зрением, и притом от слабости у него дрожала рука, то Аня предлагала свои услуги и писала под его диктовку, а чаще сочиняла всё письмо сама. Хитрость удалась: никто не подозревал, что Аня с Петрушей ведут переписку.
Игра в шашки с Федором Андреичем вменилась в обязанность Ане. Впрочем, скука выкупалась частыми выигрышами: у Ани накопилось до ста рублей -- сумма огромная, на которую она не могла придумать, что бы купить.
Прогулки также повторялись почти каждый день, но были для Ани невыносимы, потому что ей приходилось быть одной с Федором Андреичем: Ане было неловко с ним говорить, а он сердился, что она ничем не довольна.