И затем, вынув поспешно из кармана какое-то письмо и подавая его мне, прибавил:
— На, читай… да только читай громко, чтобы все слышали.
Это было письмо от «благомыслящего человека». Письмо это я помню от слова до слова. Вот что писал он: «Его преосвященство, милостию божьею, оправился совершенно и чувствует себя настолько сильным, что в непродолжительном будущем предпринимает поездку по епархии и, между прочим, в село Ивановку для освящения вновь сооруженного там храма. Посему предлагаю вам в будущую же пятницу, в семь часов вечера, пожаловать ко мне для окончательных объяснений и для написания прошения о назначении вас священником на упомянутое место. Освящение будет совершено 1 октября, а посему вам необходимо поторопиться, чтобы иметь время сочетаться браком и быть посвященным в дьякона. Посвящение в иерея будет совершено владыкой в день освящения того храма, служение в котором вам назначено мною».
— Что, каково! — воскликнул Калистов, когда я докончил письмо.
— Так, стало быть, недели через две ты будешь мой! — проговорила Лиза.
— Твой, твой.
— А первого октября мы будем уже в Ивановке.
— Да, в Ивановке.
И, переменив тон, он прибавил:
— Я рассчитал, что к пятнице я успею еще вернуться в город, и потому, как только получил письмо, нанял на последнюю трешницу подводу и марш сюда, к тебе, моя дорогая, моя суженая, жизнь моя.
Вернулся пономарь, ездивший куда-то, прочли еще раз письмо секретаря, поставили самовар, и счастливая семья принялась ликовать, празднуя получение радостной вести. Один только я не разделял этой радости и, глядя на счастливое и довольное лицо Лизы, внутренно завидовал Калистову и вел себя чрезвычайно подло. Мне было досадно это счастье, мне казалось противным оно, и потому ничего нет удивительного, что я поспешил распроститься со всеми и пошел домой. Калистов проводил меня до крыльца.
— Что же, вместе в город-то поедем? — спросил он меня.
— Конечно, вместе.
— Только помни, что в пятницу я должен быть у секретаря, следовательно, выехать необходимо в среду.
— Так и выедем! — проговорил я. И мы еще раз простились.
Однако домой я в этот день не попал и вместо дома угодил, куда бы вы думали? — на мельницу к Свистунову. Случилось, впрочем, это нежданно-негаданно. Встретился я с Свистуновым в лавочке, в которую вошел купить себе табаку. Разговорился с ним, и так как он был сильно подкутивши, то кончилось тем, что он силой посадил меня на свою тройку и помчал к себе на мельницу… Как домчались мы до этой мельницы, я не помню, ибо, не будучи привычен к быстрой езде, я как-то замер и потерял сознание. Я помню только, что мы мчались, как вихрь; помню, что, выезжая из села, мы встретили Калистова и Лизу; помню, что Калистов махал рукой, кричал что-то, но что именно, разобрать не мог, ибо слова его заглушались громом бубенцов, стуком колес, а пуще всего неистовым гиком Свистунова. Что-то дикое даже было в этой скачке… словно нас преследовали, словно мы совершили что-то такое, требующее кары, и нам необходимо было ускакать, укрыться где-нибудь, чтобы избежать преследований…
Я опомнился только тогда, когда домчались мы до мельницы и когда тройка, покрытая пеной, храня и дрожа, стала у крыльца мельничного дома.
— Пожалуйте! — крикнул Свистунов. — Милости просим-с.
Выбежала на крыльцо какая-то девушка, красивая, статная, в русском костюме, в шелковом платочке на голове, бросилась было встречать Свистунова, но, увидав меня, запнулась.
— Рекомендую! — кричал между тем Свистунов, схватив девушку за руку и подводя ее ко мне. — Рекомендую, Паша! возлюбленная моя! больше от скуки держу… но девка все-таки ничего, с огоньком.
И потом, обратись к девушке и хлопнув ее по плечу, прибавил:
— Ну, Пашка, марш!.. Ставь угощенье… Что есть в печи, на стол мечи… Чтобы пирушка была на славу, а главное, чтобы не было скучно… Грусть-кручина одолела меня, так хочу ее размыкать, разметать по воздуху. Соня здесь?
— Здесь.
— А Варя здесь?
— И Варя здесь.
— Ладно! тащи же их всех… да смотри, чтобы песни нам пели, чтобы плясали перед нами… Слышишь?
— Что больно расходился? — вскрикнула девушка.
— Не спрашивай, убью!
— Ах, страсти какие!.. Не пожалеешь денег, так и весело будет.
— Денег? — крикнул Свистунов.
— Известно.
— Так на же тебе, бери, подлая, — проговорил он, бросив кошелек чуть не в лицо девушке, — да смотри у меня…
— Небось!.. спасибо скажешь… разутешим. — И, подняв кошелек, девушка бросилась в дом.