Ирина сочиняла напропалую. Она понимала, что ее обман скоро обнаружится, но надеялась выиграть время. Дотянуть бы, дожить до ночи. Ночью, едва стемнеет, разведчики проведут ученого к нашим. В конце операции, хотя Игнат и не объяснял ей, она уже понимала все до мелочей, потому что все проходило почти на ее глазах. Значит, с первой темнотой пройдут через линию немецкой обороны, а потом и через нейтралку, и операция будет завершена. И еще, в глубине души Ирина не верила, что и Игнат, и командир капитан Хохлов оставят ее. Слишком много было связано с ними, с разведотделом армии. Ее все знали и любили, и она все-таки надеялась, что товарищи даже в такой ситуации попробуют выручить ее. Кроме того, по законам разведки разведчика нельзя бросать, надо искать и выручать.
— Ты все врешь,— сказал эсэсовец,— ты не хочешь жить.
— Нет, я говорю правду.
Зазвонил телефон. Эсэсовец снял трубку.
Она смотрела на этого человека в черной форме и чувствовала, что он очень страшен и для нее, и для ее товарищей. Он не бил ее, не пытал. Она не боялась смерти и даже пыток, была к этому готова, знала, на что идет, когда шла в разведку. Каждый раз помнила об этом. Но тут было другое. Этот человек в черной форме своим спокойствием, своим знанием России, русского языка, наших людей, и чем-то еще, что у него было за душой, пожалуй, еще более черное, чем его форма, казался Ирине очень опасным для нее, для Родины, для товарищей. И она скорее не боялась его, а ненавидела. Это была ненависть, только внешне похожая на страх.
16. АХАЛТЕКИНЕЦ
Возвратившись на место засады немцев, Игнат обошел все кусты, где была схватка, осмотрел тропинки и траву, тщательно обнюхивая кусты, следы людей. Осмотрел тропу, где последний раз видел Ирину, по следам нашел место, где она залегла по его сигналу. И сразу все понял. Ее запах, знакомый и легкий, перебивался сладким, приторным ароматом дорогих сигарет и духов, которыми пахнет от немецких офицеров. Игнат хорошо помнил эти духи. Ими пахло от «Галкина». Того самого «Галкина», который тогда в отряде убил часовых и ушел. Но запах духов был у «Галкина» очень слабым, и Игнат подумал, что, может, лейтенант общался с кем-то, кто душится этими духами. Игнат еще вспомнил, что тогда и от Крюгера сильно духами пахло, но это были другие духи, хотя как будто немного и похожие. Это теперь, спустя много времени, Игнат уже точно знал, что такой запах свойствен немецким офицерам. Они пользуются подобными духами. Но Игнат очень точно запоминал запахи, и его весьма насторожило, что следы нападения на радистку, трава вокруг пахли духами «Галкина». Много ли таких запахов у немцев? И что это? Совпадение? Случайность? Или чудовищное стечение обстоятельств?
Он быстро двинулся по следам немцев. Запаха следов Ирины на тропе не было. Но верхним чутьем он улавливал их. Ведь прошло совсем немного времени. Значит, ее несли. Оглушили или связали. И несли.
Около десятка километров он прошел быстрым шагом и вскоре обнаружил немецкую охрану. Обошел часовых полукругом — они охраняли небольшую часть, размещенную прямо в лесу. Игнат ползком пробрался через линию часовых. Это позволили ему сделать кустарники, да еще то, что часовые стояли не ближе ста метров друг от друга. День все-таки, а не ночь. К тому же колючка натянута.
Проволоку он легко и быстро перерезал кусачками, с которыми не расставался, и проскользнул к деревянным строениям в центре войсковой части.
Широкое помещение, видимо бывший колхозный хлев, было занято лошадьми. Игнат отчетливо чуял их запах еще издалека. Он обошел конюшню и двинулся к одноэтажному зданию, к которому тянулись с деревьев телефонные провода. Это без сомнения штаб. Если Ирину привели сюда, в эту часть, значит, она или в штабе или заперта где-то в сарае, в погребе,— что тут у них является арестантской...
...Эсэсовец положил телефонную трубку и задумчиво посмотрел на радистку. Потом встал, выглянул за дверь и вызвал охранника. Здоровенный немец с автоматом на груди и закатанными по локоть рукавами вошел в комнату, и только после этого «эсэсовец-следователь» (так его окрестила Ирина) вышел из помещения.
Охранник широко расставил ноги и, держа руки на «шмайссере», неподвижно стоял, заслоняя дверь, лицом к Ирине. Она не могла и не хотела терять времени. Напряженно и расчетливо мозг разведчицы искал выход. Она понимала, что долго офицер не будет отсутствовать, иначе он бы приказал ее увести. Видимо, его вызвали ненадолго по срочному делу. Надо торопиться, надо что-то придумать.
Уходя, офицер сказал охраннику только одно:
— Стой здесь. — Уточнил место его поста: не снаружи от двери, а внутри. Но ничего больше не добавил. Это надо было использовать. Ведь охранник, возможно, ничего не знает о ней.
— Господин солдат! — Ирина говорила на хорошем берлинском диалекте,— у нас с господином оберштурм-банфюрером очень важный разговор, и меня беспокоит время...
Солдат молчал, настороженно слушая незнакомую фрейлейн.
— Скажите, сколько сейчас точно времени? Солдат растерялся, потом посмотрел на свои наручные часы и ответил:
— Десять часов тридцать минут пополудни.
— Данке.
Ирина повернулась к раскрытому окну и медленно шагнула к нему.
— Хальт! — сказал охранник.
— Не беспокойтесь, господин солдат, вы меня скорее защищаете, чем охраняете, как пленницу.
В глазах солдата появилось недоумение. Немного помолчав, он сказал:
— Мне не положено с вами разговаривать.
— Гут,— подтвердила девушка, глядя в окно. И, слегка улыбнувшись немцу, потянулась вальяжно, чтобы как-то отвлечь охранника, расслабить его внимание...
И вдруг она увидела в тридцати метрах от окна, возле конюшни у коновязи, трех коней, привязанных за узду. Крайний справа взволновал ее. Это был высокий гнедой жеребец ахалтекинской породы, горячий и своенравный. С детства Ирина любила таких коней, понимала их, и они понимали ее. Эти своенравные, отчаянные и быстрые кони были очень надежными товарищами в ее далекой родной степи.
Внезапно, почти непроизвольно, она легонько свистнула по-степному, так она всегда подзывала скакуна в степи.
— Не надо свистеть! — сказал охранник довольно спокойно и добавил: — Это не полагается.
Но Ирина уже увидела, как заволновался скакун-степняк. Он заходил на месте, закрутил головой, пытаясь сорвать узду с привязи.
И в этот самый момент Игнат, наблюдавший из-за конюшни, заметил в окне штаба Ирину и стоящего позади нее немца, увидел он также коня, взволнованно заигравшего после свиста девушки.
Разведчик понял, что обстоятельства создали неожиданный момент, давая ему и радистке шанс...
Он вышел из-за стены конюшни в своей пятнистой немецкой десантной куртке и спокойно подошел к коновязи. Быстро отвязал всхрапывающего ахалтекинца, и конь тотчас же легкой иноходью пошел к окну, где стояла разведчица. Игнат встал за круп другого коня, задвинул автомат за спину, извлек «парабеллум» и навел его на охранника в окно штаба. Но стрелять он не решался. Ирина и немец почти сливались в окне. Она заслоняла охранника.
Конь уже был возле окна, возле Ирины.
Игнат держал на прицеле окно, а девушка все заслоняла немца. Но вот она молниеносно вспрыгнула на подоконник и сразу же на спину коня. Опешивший немец бросился к окну и вскинул автомат, но прозвучала не очередь, а гулкий выстрел из «парабеллума». Убитый охранник грузным телом навалился на подоконник.
Ирина легко неслась по лесной дороге на горячем скакуне, а Игнат никак не мог поспеть за ней, хотя прыгнул в седло там, в расположении немцев, всего на две секунды позже. Ему пришлось дважды или трижды полоснуть из «шмайссера», чтобы прикрыть радистку и снять часового на пути, потом еще он метнул пару гранат. И затем скачка шла уже без остановок почти полчаса.
Немцы не преследовали их. Видимо, упустили момент, а потом, когда беглецы отдалились и в первые же минуты проскочили три-четыре лесных развилки, уже непросто было отыскать их путь на лесных дорогах. Погоня наверняка была организована, но преследователи, пожалуй, потеряли след беглецов сразу же после первого или второго пересечения дорог.