Последней четкой мыслью перед тем, как заснуть, была мысль: «Тщательно обследовать молитвенник...»
10. СТАВНИ
Григорий Семенович был намного старше убитого своего друга, и тот на фронте находился у него в подчинении. В какой-то степени Макиенко был наставником Ивана, потому, видимо, тот и спрашивал у него совета.
Выглядел Макиенко еще старше своих пятидесяти пяти лет. Сморщенный лоб, глубокие морщины у глаз и губ, согбенная спина и седая голова. Видно досталось ему за войну, а может, не только за войну.
Встретил он Хохлова в домашних туфлях и халате, извинился и снова лег в постель.
Скромная обстановка его квартиры говорила Хохлову, что здесь живут небогато, считают каждый рубль. На стенах висели портреты двух женщин, несколько портретов. Одна — постарше, другая — совсем молоденькая.
— Внучка?
— Да,— Оксанка. И ее мать, дочь моя. Была радисткой на фронте. Погибла в сорок пятом, перед самой победой.
Он замолчал, и разведчик сразу понял, что так состарило этого человека. Смерть дочери была для него потерей самого главного — интереса к жизни.
— Слушаю вас... товарищ...
— Хохлов. Станислав Иванович. Я — из Москвы. Подполковник, как и вы.
— Я — в запасе...
— Я пока служу. Вот расследую дело об убийстве вашего друга. — Хохлов, поразмыслив во время ознакомления с обстановкой и с самим Макиенко, решил говорить начистоту. Этот человек должен понять и помочь. И друг погибшего, и офицер-фронтовик. Да и страдал много. Он наверняка непричастен. Но утечка может быть от него, вполне может быть. Недаром перед смертью прозвучало его имя: «Грицько...»
— Ну что, товарищ Хохлов. Я готов помочь. Только дело-то и так ясное: убили бандиты. Из банды Вороного. Есть тут такой гад.
— Вы слышали о нем?
— Слышал.
— Не знакомы?
— Не приходилось, товарищ Хохлов.
— Дело-то вовсе не ясное, Григорий Семенович.
— Разве не они...
— Они. Из банды Вороного. Только главное — не это. Главное то, что о приезде работника ЦК КП(б)У не знал никто из посторонних. Только секретарь горкома лично. И контрразведка в лице начальника. А бандиты узнали точное время прибытия гостя и встречали машину у городской гостиницы.
— Уже встречали?
— Да. Я их сам видел.
— Когда вы их видели, товарищ Хохлов?
— За несколько секунд до убийства.
— Так как же...
— А что сделаешь, когда их четверо с автоматами.
— Так вы знали, что ли?..
— Если б я знал, ваш друг был бы жив. Я случайно там оказался. Увидел их, понял, что кого-то караулят. И тут-то подъехала «эмка».
— Так это были вы?!
— Да.
— Четверых все-таки вы сумели уложить. Об этом весь город говорит...
Хохлов сказал все это, конечно, не из хвастовства, и не потому, что хотел удивить Макиенко. Он хотел, чтобы Макиенко проникся доверием к нему и ничего не утаил, не забыл.
— Вот и хочу я у вас узнать.
— Понимаю. А ведь Иван звонил мне за три дня до отъезда. Звонил и назвал точную дату. Сказал, что в этот день после двух будет в гостинице «Карпаты». Потом подъедет ко мне или я к нему, как захочу. Я его уговаривал сразу ко мне, остановиться у меня, но он сказал, что привык к гостиницам, и просил не обижаться. Вот так... А теперь его нет...
Неподдельное горе было в глазах Макиенко.
— Да... Сказал, что после двух часов дня будет в гостинице... Но я никому не говорил ни слова. Вы что... Мне не верите, товарищ подполковник?
— Я верю вам, Григорий Семенович. Очень верю. Потому сразу и сказал вам начистоту, кто я и зачем к вам. Если бы я вам не доверял до конца, я бы придумал другую версию. Что вместе работали, что статью пишу, или что-нибудь в этом роде.
— Понимаю...
— Вы, Григорий Семенович, кем в армии служили?
— Начальником службы артиллерийского вооружения дивизии.
— Понятно. Вспомните, Григорий Семенович, когда из Киева звонил вам ваш друг, у вас дома кто-нибудь был?
— Кто ж у меня?.. Ах, да, внучка была. Внучка... Да с ней был Яцек. Да, он тоже был. Они сидели в другой комнате, занимались своими делами.
— Они могли слышать?..
— Как? Вы подозреваете их?.. Нас?..
— Дорогой Григорий Семенович! Я никого не подозреваю. Ни их, ни вас. Почему я вас должен подозревать?
— Но вы же спрашиваете!
— А вы считаете, что я не должен спрашивать?
— Да нет... Но...
— Я обязан выяснить все обстоятельства, связанные с сообщением о приезде погибшего. Я знаю, что вам дорога его память. Поэтому, помогите мне выяснить все детали. Итак, кроме вас, Оксаны и Яцека в доме никого не было?
— Никого.
— Это вы точно знаете? Мог кто-нибудь незаметно войти в прихожую? Ну, например, пришли счетчик проверять, вошли в прихожую, услышали, что вы говорите по телефону, послушали и тихонько вышли.
— Нет. Это исключено, товарищ подполковник. Дверь была заперта. Когда они пришли вместе, я запер за ними дверь. Время-то тревожное, я всегда так делаю.
— Вы не помните, форточка в одной из комнат не была открыта? Ведь второй этаж — не первый, для второго этажа не опасно открыть форточку днем.
— Точно помню, товарищ Хохлов, форточки все были закрыты. Я всегда их закрываю, боюсь сквозняков. Утром проветрю квартиру и закрою на весь день. Потом вечером проветрю — и до утра опять закрою. И закрываю ставни. Хоть и второй этаж, а я все-таки страхуюсь. Сами понимаете, в окна стреляют. Не очень спокойно в нашем крае...
— Хорошо, Григорий Семенович, правильно. Не забывайте закрывать с темнотой. Действительно, в окна стреляют. А закрытые ставни могут спасти вам жизнь. Итак, мы с вами не выяснили: могли ли ребята слышать ваш разговор по телефону.
Макиенко, сидя на кровати, сгорбился, обхватил голову руками. Было непонятно: он сосредоточивается, напрягая память, или просто горюет.
— Могли слышать,— сказал он хриплым голосом,— дверь в другую комнату была отворена. Скажите, товарищ подполковник, а что, вовсе не было возможности бандитам как-то еще узнать о приезде Ивана? Только от меня? И если мои ребята слышали...
— Григорий Семенович! Я прошу вас успокоиться. Дело обстоит не совсем так...
Хохлов видел, что Макиенко весь позеленел, губы у него трясутся, глаза широко раскрыты. Все навалилось на него: и что он косвенно виноват в смерти друга, и что его любимая единственная внучка оказалась в такой ситуации, что вина падает на нее. Необходимо было срочно его успокоить.
— Нет, нет, это вовсе не так. Есть много каналов, по крайней мере еще несколько, по которым могла произойти утечка информации. Так что, может быть, ваши ребята непричастны.
— Господи, боже мой... Так я... это... Неверующий коммунист, а вот в беду бога и вспоминаю.
— Значит, так, Григорий Семенович. Как офицер и коммунист помните одно: сейчас ситуация опасная. Если утечка произошла через ваших ребят, это ведь тоже не исключено. Ну, может, без всякого умысла где-то сказали, что дед, мол, гостя ждет тогда-то. Этого уже достаточно. Может, и не так. Как говорится, дай-то бог. Но если так, то сейчас ваша жизнь и жизнь ваших детей зависит от вас.
— Почему?
— А потому, что бандиты церемониться не будут. Если они узнают, что я у вас был, они поймут, что мы вышли на след их подполья.
— Как это?
— А вот так: если ребята где-то болтнули, они могут вспомнить, где, и нам сказать. И сразу выдадут или квартиру, связанную с бандитами, или человека, который связан с подпольем. То есть того, при ком или кому они сказали.