— Ну что ж, неволить не буду, — кивнул Кунцевич. — Иди.
Чумной с подозрением посмотрел на генерала.
— Иди, — повторил Кунцевич, демонстративно кладя автомат на стол.
Чумной пожал плечами. И шагнул к выходу.
— К Господу на чаек, — добавил Кунцевич и, пальцем повернув автомат на столе, другим нажал на спусковой крючок.
Тяжелые пули отбросили тело вора на дверь. Чумной медленно сполз и вяло завалился на бок.
— Торговаться задумал, ишь, — хмыкнул Кунцевич, потер пальцами царапину на столе, оставленную дернувшимся от отдачи автоматом, повернулся к монитору поглядеть на заключительный этап штурма.
Десантные ботинки застучали по мрамору ступеней. Штурмующие распахивали дверь за дверью и зачищали помещения. Вот они уже на втором этаже. Сейчас будут перед кабинетом…
Кунцевич прекрасно знал, как все это делается. Поэтому с сожалением отодвинул автомат. Взял «лимонку». Выдернул кольцо и сжал гранату.
— Добро пожаловать.
Тяжелую дверь вынесло «ключом». Потом вспыхнул ослепительный свет и грохнула светошумовая граната «заря», предназначенная для того, чтобы на несколько секунд оглушить и ослепить человека. Этого для профессионала достаточно, чтобы повязать противника. В глазах Кунцевича потемнело. Пальцы непроизвольно разжались, и «лимонка» покатилась по паркету.
Первым ворвался в кабинет Глеб. Он разом оценил обстановку и толкнул идущего следом назад, сам выпрыгнул из кабинета, падая за угол. Ухнула граната. Осколки впились в стены.
Глеб кинул еще одну «зарю» на всякий пожарный — и опять ринулся в кабинет. Осмотрелся — нет ли еще сюрпризов… Вроде нет.
— Первый, ответь Второму, — произнес он в рацию.
— На связи.
— Оба обнаружены. Замерзшие.
— Ясно.:. Операция заканчивается. Готовьтесь к отходу.
— Есть.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀ *⠀⠀ *
Для деятелей культуры из числа вечно голодных, нуждающихся в тяжелой и теплой правящей длани, похлопывающей по плечу, вовремя подоспела очередная заварушка. Дума сцепилась с президентским окружением по какому-то законопроекту, политическая ситуация привычно и закономерно вновь осложнилась, и срочно потребовался глас интеллигенции, пространные ее рассуждения в прессе и на телевидении с проповедями: «Альтернативы нет», «Нас тащат в прошлое», «Им нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия». Многие уже начали дежурно заламывать руки, как облапанные в трамвае институтки. Другие, полные самоуважения и амбиций, ждали, когда их попросят о помощи. На правительственной даче «Роща» состоялась очередная встреча творческой интеллигенции и политиков.
Вице-премьеру Чекалину страшно хотелось отвертеться от этой встречи. Совершенно не то настроение, чтобы улыбаться, вещать, советовать и изрекать, как ему положено по чину. Он все последнее время думал только о том, как бы не упустить время уматывать во Флориду. Отточенным нюхом пристроившейся на продуктовом складе дворняги он учуял, что все подходит к концу. И что дела — хуже некуда. И еще — Кунцевич и Чумной успеют-таки сорваться, а отдуваться за всех придется ему, Чекалину. А что такое отдуваться? Как отдуваться? Не арестуют же одного из столпов демократии. Это для власти равно как себе в лицо плюнуть. Или арестуют? Как Генерального прокурора? Неважно — у «патриотов» есть другой способ, куда более действенный. Пуля в лоб из снайперской винтовки — и никакая правительственная охрана не спасет. Или спасет?.. Должна спасти, ей за это деньги платят. Политика не так-то просто убрать… Или не так сложно? Кеннеди пристрелили в стабильном, спокойном государстве. А у нас — пристрелить вице-премьера ничего не стоит. Притом уже были прецеденты. В «горячих точках». Но сегодня Москва ведь тоже точка нехолодная. Нет, надо во Флориду. Не опоздать бы.
Отговориться нездоровьем не получилось. Кроме него, на бомонде, как обычно, присутствовали пресс-секретарь Президента, несколько чиновников рангом пониже, вечно чем-то пришибленный и озабоченный министр культуры, хотя забота у него одна — как вернуть немцам вывезенные у них во время войны ценности. Чекалин его не осуждал. У каждого свой хлеб. Присутствовало и несколько ведущих финансистов. Ну и, конечно, они — толпа дежурных интеллигентов, проверенных, своих в доску, понимающих все с полуслова, привыкших есть с ладони.
Чекалин скользил по залу, как хозяин салона, как какая-нибудь Шерер из «Войны и мира». Все-таки практика значит очень много. Чекалин действовал на автомате. Автоматически улыбался, автоматически похваливал собравшихся. Скульптора — за последнее монументальное творение в центре Москвы: «Не понимают москвичи современного искусства, а все демонстрации протеста от невежества, Азия-с — одно слово». Артиста — за последнюю роль в спектакле. «Шекспировский накал. Станиславский бы зааплодировал». Кидал привычные фразы об «ответственности перед будущим, перед детьми». Но мысли были заняты совершенно другим. Эх, если бы кто знал, чем заняты его мысли. Но мысли — это суверенная территория каждого, и попасть на нее очень непросто.