— Как посмотришь на это, душа радуется, правда?
Но пока я смотрел налево, на равнину, она смотрела направо, на горы Гуэмес. И решила, что моя душа радуется при виде статуи господа нашего Христа, которая стоит на самом высоком холме лицом к западу и словно обнимает штат Мескала. Серафина убрала руку с моего колена и говорит:
— Вечно ты расхваливаешь свои края.
С ней всегда так. Говоришь ей что-то хорошее, а она в ответ — полную ахинею. Я не разозлился, потому что знал, чем она недовольна. Когда я ее бросал, то уезжал в Сальто-де-ла-Тукспана, в самый центр Мескалы. Поэтому ее раздражал этот город, при ней нельзя было ни называть его, ни говорить, что тамошние гуайявы очень вкусные. В то утро она помрачнела, как будто я упомянул Сальто-де-ла-Тукспана, и говорит:
— Ты считаешь, что я тебя недостойна только потому, что содержу публичный дом.
Я вспылил:
— Да не потому я тебя бросил, и смотрел я не на статую господа нашего Христа, а совсем в другую сторону. И зачем ты меня попрекаешь тем, что нельзя исправить? Сама знаешь, чего добьешься: испортишь такой чудесный день, только и всего!
Уж не знаю, за какую нитку я дернул, но она снова положила руку мне на колено и замолчала.
Брякни она какую-нибудь гадость, я бы высадил ее из машины. Обоим было бы лучше.
В Уантле мы купили авокадо и сели перекусить на камнях под акацией. Кругом стояла тишина. Только голуби ворковали. С того места, где мы сидели, видно было черную землю возле канала и упряжки волов на пашне. И от такой мирной картины мы забыли ссоры, забыли, что приезжали в Пахарес, чтобы уладить дела, да так ничего и не сделали. Серафина сказала: «Эх, если б вся жизнь была такая!» или что-то в этом роде.
Прежде чем вернуться к машине, мы из любопытства забрались в развалины текстильной фабрики и там, в пустых залах под дырявым потолком, Серафина захотела, чтоб я снова ее взял, и я снова ее взял. Потом мы поехали дальше и к двум часам добрались до Сан-Педро-де-лас-Корьентес.
Серафина пригласила меня к сестре на обед, но, честно говоря, видеть Арканхелу я совсем не хотел. Она никогда ко мне любви не питала, а уж после того, как в пятьдесят восьмом я бросил ее сестру, и вовсе охладела. Поэтому я решил закончить наше приключение у дверей «Прекрасного Мехико».
— Попрощаемся в машине, — сказал я Серафине. — И благослови тебя Бог.
Но судьба решила по-своему. Только я свернул на улицу Альенде, как вижу: на тротуаре стоит донья Арканхела. И стоит мрачнее тучи. Несмотря на жару, кутается в шаль, по бокам — две девушки. И уставились прямо на меня, словно поджидали.
Пришлось делать то, чего делать совсем не хотелось: останавливаться, глушить мотор и здороваться. Как только я открыл дверцу, Арканхела зыркнула на меня своими поросячьими глазками, как будто хотела сказать: «тебя тут только не хватало». Но вдруг раскрыла объятия и говорит так ласково:
— Как я рада тебя видеть, Симон!
Обняла меня и даже поцеловала. Мне бы сразу насторожиться — так нет! А ведь ее радость огорошила не только меня, но, как я заметил, и Серафину. Я сказал, что ехал мимо по делам, но это не сработало: уже, мол, половина третьего, еда готова, и хозяйка так рада меня видеть. Исхитрилась уговорить меня, чтобы я поставил машину во дворе. Возле маленькой дверцы за входом в заведение.
— Там тебе ее мальчишки не попортят.
Пока я парковался, она что-то говорила Серафине, как мне показалось, очень серьезное. Выйдя из машины, я заметил, что большая часть женщин толпится в такое неурочное время на галерее. Они стояли, облокотясь на перила, говорили между собой и поглядывали в мою сторону.
Когда мы вошли в столовую, донья Арканхела взяла меня под руку и говорит:
— Как я рада, что ты вернулся, а то мужики, которых заводила сестра после твоего ухода, — сплошной сброд.
Я хотел объяснить, что не вернулся, а просто ехал мимо, но она не дала мне и слова сказать. Усадила на стул, поставила передо мной бутылку текилы — по ее словам, отличной, — велела девушкам, которые ее сопровождали, принести лимон и соль, и они с Серафиной ушли.
Сестры Баладро ушли в одну дверь, девушки — в другую, и я битый час сидел с этой бутылкой, отпивая из горлышка, потому что стакан мне никто не принес. Когда дверь, наконец, открылась, и вошли Арканхела с Серафиной, я встал и сказал:
— Я пошел, сидеть голодному и в одиночку в машине куда приятней.
— Симон, — говорит мне тогда Серафина, — у моей сестры большие неприятности.
И объяснила, что одна из женщин, работавших в «Прекрасном Мехико», по имени то ли Эрнестина, то ли Эльда, то ли Элена, накануне ночью померла, и они не знают, куда девать труп.
— Организуйте ночное бдение, а утром отнесите на кладбище, — посоветовал я.
На это Арканхела сказала, что покойница умерла не своей смертью, и похоронить ее без вмешательства властей не удастся.
— А этого я допустить не могу. Мне это навредит.
Получалось, что нет другого выхода, как отвезти труп в сторону Мескалы и оставить в таком месте, где его никто не найдет. Тут всплыла вторая часть проблемы: никто не мог найти Лестницу, единственного шофера, которому доверяли сестры Баладро.
— Поэтому я в таком отчаянии, — сказала Арканхела, вытирая слезы, похоже, настоящие.
А я говорю:
— Не расстраивайся, Арканхела, я отвезу покойницу в своей машине и оставлю, где скажешь.
Не успел еще рот закрыть, как пожалел о сказанном, но было поздно. Хотя, если разобраться, поздно было давно. Чтобы все сложилось по-другому, нужно было еще вчера не ездить в Пахарес насчет налогов. Пять минут назад я был человеком, который ждет, что его покормят, и вот уже подвизался везти в горы труп.
От такого предложения они рассыпались в благодарностях. Серафина опять положила руку мне на колено. Она отдалась бы мне тут же, на месте, только я был не в настроении. Арканхела утерла слезы и ушла. И слышу, кричит во дворе:
— Передайте Лестнице, что он нам не понадобится.
Потом я узнал: дело было не в том, что они не могли найти Лестницу, а в том, что он запросил за работу тысячу песо.
Через минуту Арканхела вернулась и протянула мне несколько сложенных купюр:
— Возьми в благодарность, на бензин.
Там было пятьсот песо, я сунул их в карман. Мне хватило духу поставить условие:
— Я везу покойницу, куда скажете, но прикасаться к ней не буду.
Когда принесли суп, есть мне уже не хотелось.
Допрошенный заявил, что его зовут Симон Корона Гонсалес, возраст — 42 года, женат, мексиканец, уроженец Сальто-де-ла-Тукспана; по профессии пекарь, неграмотный, умеет только расписываться, католик, пристрастия к спиртному не имеет, марихуану не курит, наркотики и транквилизаторы не употребляет. На вопрос, является ли данное заявление добровольным, допрошенный ответил утвердительно.
Допрошенный заявил, что познакомился с Серафиной Баладро в 1952 году в Педронесе, в ее доме на улице Молино. В тот же день вступил с ней в любовную связь, они прожили вместе два года, после чего допрошенный оставил Серафину Баладро и вернулся в Сальто-де-ла-Тукспана. В 1957 году по просьбе вышеназванной Серафины допрошенный вернулся, они прожили вместе год, после чего он снова ее оставил и вернулся в Сальто-де-ла-Тукспана. Допрошенный сообщил следующее:
«В 1960 году я случайно встретил Серафину в городе Пахарес, она захотела, чтобы я отвез ее к сестре, Арканхеле, которая живет в Сан-Педро-де-лас-Корьентес. Когда мы приехали, Арканхела мне сказала: „Поставь машину во дворе“, я так и сделал. Меня отвели в столовую и дали мне бутылку текилы. Потом сестры вернулись и сказали: „Как стемнеет, поедешь по шоссе и выбросишь в овраг тело одной девушки, которая умерла“. Мы поехали на моей машине в сторону Мескалы, на каком-то повороте Арканхела мне сказала: „Остановись здесь“. Я остановился. В машину покойницу положили без меня, но мне пришлось помочь ее вытащить, потому что она окоченела, и Арканхела, Серафина и еще одна девушка по имени Эльвира, которая тоже была с нами, не смогли вытащить ее из багажника. Пока мы несли труп, чтобы бросить в овраг, мешок съехал, и я увидел лицо покойницы: все черты заострились, глаза открытые, вытаращенные. По их словам, звали ее то ли Эрнестина, то ли Эльда, то ли Элена. Когда мы вернулись в Сан-Педро-де-лас-Корьентес и Арканхела выходила из машины возле своего дома, она сказала: „Если узнаю, что ты болтаешь про то, что случилось сегодня ночью, из-под земли тебя достану“. Мы с Серафиной поехали в Педронес, прожили вместе еще полгода, потом я бросил ее в третий раз и вернулся в Сальто-де-ла-Тукспана».