Дочери Марии, возглавляемые сестрами Вильена, с песнопениями проходили мимо них. Отцу Перния, у которого не было ни слуха, ни голоса, пришлось обратиться за помощью к сеньорите Беренисе. Учительница на пяти спевках сколотила жиденький городской хор. Что до сеньора Картайи, который с возрастом становился все более убежденным безбожником, то он наотрез отказался «участвовать в этом мошенничестве».
Последний отрезок пути они шли в тени, которую саманы, окаймлявшие площадь, отбрасывали на прилегающую улицу. Четверо юношей уже расположились у церковного портала. На этот раз Кармен-Роса прошла так близко от Себастьяна, что почти коснулась своим белым покрывалом красного пятна на его рукаве. Дочери Марии пели:
Святая Роса возвращалась в свой алтарь. Затрещали одна за другой последние три ракеты; ударили колокола; под руками сеньориты Беренисе гнусаво запел старый орган. Отец Перния в заплатанном стихаре благословлял с главного алтаря свою паству. Его окружали служки — один неистово звонил в колокольчик, второй торопливо бормотал «амен», третий размахивал кадилом.
Наконец сестры вышли из церкви. Начинало темнеть. В честь святой Росы карбидные фонари были зажжены раньше обычного. Из кабачка Эпифанио доносился звон четырехструнной гитары, чистые звуки арфы и раздольный голос Перикоте:
На углу под фонарем девушек ждали. Панчито выступил вперед и сказал:
— Я хочу вас познакомить с нашими друзьями из Парапары.
Девушки и приезжие невнятно произнесли свои имена и пожали друг другу руки. Кармен-Роса и Себастьян сразу же поспорили.
— Вы из Парапары под Ортисом? — спросила она.
— Нет Парапары под Ортисом, — сухо ответил он. — Есть Парапара под Парапарой.
Это был отголосок старинного соперничества двух городов, хвастливая поговорка тех времен, когда Ортис покровительственно простирал свою длань над соседними селениями.
Панчито, боясь, что разгорится перепалка, заговорил о бое петухов, о геройской победе самбо, о том, как разозлился полковник Кубильос.
— Я ненавижу петушиные бои, — сказала Кармен-Роса, и они опять заспорили.
— Почему? — спросил Себастьян.
— Потому что это варварство, преступление против бедных птиц.
— Большее преступление свернуть шею несчастной курице, чтобы съесть ее, — пробормотал Себастьян.
Больше они между собой не разговаривали. Компания пересекла площадь и подошла к дому Вильенов. Прощаясь, Кармен-Роса вежливо уронила:
— Мне было очень приятно познакомиться с вами.
А Себастьян ответил:
— До завтра, Кармен-Роса.
Будто он давно привык произносить ее имя, будто он был ее старым другом, приходившим к ней каждый день.
15
На следующее утро, уже в гетрах для верховой езды, Себастьян зашел в «Серебряную шпору». Кармен-Роса была не одна, как он, вероятно, надеялся, если судить по его виду. Рядом с девушкой за прилавком стояла донья Кармелита. Какая-то женщина покупала хинин и рассказывала о своих бесчисленных горестях. Кривоногий мальчишка со вздутым животом кричал противным голосом:
— Бутылку керосину, да пополнее!
Себастьян был представлен донье Кармелите, терпеливо выслушал жалобы женщины, которая покупала хинин, и, чтобы оправдать свой приход, купил сигарет, хотя у него в кармане лежала нераспечатанная пачка.
Кармен-Роса заметила, что ему не по себе, и спросила, улыбаясь:
— Когда вы возвращаетесь в Парапару под Парапарой?
— В Парапару под Ортисом я возвращаюсь тотчас же, — ответил он в том же тоне. — Я пришел попрощаться с вами.
Позднее Кармен-Роса вспоминала, что он жал ей руку дольше, чем принято, и ей пришлось мягко, но решительно отнять ее, прервав пожатие, которое слишком затянулось.