«В Парапаре петушиные бои», вспоминала она. С чего она взяла, будто он заболел? Ведь он дикарь, он остался ради того, чтобы лишний раз среди пьяных криков, угроз и ругани насладиться кровавой схваткой двух петухов, убивающих друг друга на площадке патио. Кармен-Росе показался далеким и чуждым этот любитель петушиных боев, недостойный ее дружбы, этот закоренелый игрок, способный вызвать только отвращение.
«Его милая не пустила». Она вспомнила шутку Мартики. А если бы это не было шуткой? Если бы и в самом деле у него была невеста или возлюбленная? Если есть женщина, которая запретила ему ездить по воскресеньям в Ортис? Эта мысль обеспокоила ее больше, чем предположение, что он болен. На нее, как в детстве, вдруг напало ничем не объяснимое желание заплакать. И тогда она поняла, что непоправимо влюблена.
Около полудня послышался стук копыт по булыжникам. Кармен-Роса с надеждой подняла глаза от цветов капачо. Но это был не Себастьян. Какой-то всадник проехал мимо, бог знает куда.
«Он заболел». «Он остался на петушиные бои». «Его милая не пустила». Эти три предположения сменяли друг друга, вызывая в душе Кармен-Росы то тревогу, то негодование, то ревность. И, несмотря на различие этих настроений, все они были симптомами одного явления.
В течение недели — «четыре дня до воскресенья», «два дня до воскресенья», «завтра воскресенье» — Кармен-Роса шесть раз обещала себе не спрашивать у Себастьяна, почему он не приезжал, и даже сделать вид, будто не заметила этого. Ведь он вовсе не обязан ездить сюда, он не связан никаким обещанием. Может быть, он вообще больше не приедет, может быть, он решил прекратить далекие прогулки верхом, и утомительные, и бесцельные.
Но в воскресенье после мессы первым, кого увидела Кармен-Роса, и единственным, кого она увидела, был Себастьян, который стоял у церковных дверей. Они вместе направились к дому, как в тот день, когда познакомились. Оба незаметно отстали от Панчито и Марты, шедших впереди.
— Я не мог приехать в прошлое воскресенье, — объяснил Себастьян, хотя она ни о чем его не спрашивала. — Один мой приятель умер от гематурии, нужно было посидеть возле него ночь и похоронить его.
Кармен-Роса не ответила, но почувствовала, что ее охватывает восторг, непередаваемая радость. Себастьян не был болен, он не остался на петушиные бои, его не удерживала женщина!
— Вы заметили мое отсутствие? — спросил он.
Кармен-Роса затрепетала. Она забыла о своем напускном безразличии и предчувствовала — ей возвестило об этом биение крови, — что Себастьян скажет дальше.
— Почему вы не отвечаете? — настаивал он. — Мне страшно хотелось повидаться с вами в прошлое воскресенье.
Девушка продолжала идти, не отвечая, не поднимая глаз от пучков травы, выбивавшейся из трещин тротуара. Панчито и Марта перешли на другую сторону площади.
— Я полюбил вас, Кармен-Роса.
Она остановилась на миг. Она заранее знала, что скажет Себастьян, и все же его слова, как дуновение горячего влажного ветра, вошли ей в сердце, пронизали насквозь ее тело.
Но она по-прежнему молчала, шагая рядом с ним. Себастьян тоже замолчал. У дверей дома она остановилась и в упор посмотрела на него — четыре, пять секунд — бездонными сверкающими глазами, в которых дрожал огонек робкой нежности.
И они вошли в дом.
17
Три месяца спустя поженились Панчито и Марта. Теперь Себастьян каждое воскресенье приезжал в Ортис, и не потому, что ему нечего было делать, и не потому, что он следовал прихоти своей лошади, а потому, что его ждала здесь любовь Кармен-Росы и сердце неодолимо влекло его к ней. Они не болтали больше вчетвером на галерее дома, не слушали рассказов Панчито о море, не обсуждали с Мартой приготовлений к свадьбе. Теперь Себастьян и Кармен-Роса часами сидели в тени котопери, тысячу раз повторяя друг другу одно и то же, и целовались тайком, если рядом не было доньи Кармелиты, а Марта и Панчито смотрели в другую сторону.
Накануне бракосочетания Себастьян приехал в Ортис и заночевал у сеньора Картайи. Они подружились с первого дня знакомства, после того как сеньор Картайя спросил его:
— Я всегда вижу вас около церкви; вы что, поклоняетесь святой Росе?
Себастьян ответил не долго думая:
— Не святой Росе, а Кармен-Росе…
Бракосочетание состоялось в воскресенье под вечер, и на свадьбу, как на праздник святой покровительницы, пришли все жители Ортиса. Невеста была прелестна в фате из дешевого муслина и в веночке из живых цветов лимона вместо воскового флердоранжа. Ее убор приготовили белые руки сеньориты Беренисе. Панчито же, втиснутый в синий кашемировый костюм, сшитый на заказ у портного в Сан-Хуане, в жестком воротничке, который царапал шею, и проклятом галстуке, который мешал дышать, чувствовал себя смешным и неловким.