— Ладно, — сказал он друзьям Кубильоса. — Я не только вызволю его из тюрьмы, но и назначу правительственным наместником.
И он назначил Кубильоса правительственным наместником Ортиса — властелином дюжины обвалившихся домов, зеленоватой трясины и горстки людей-призраков. Это не мешало полковнику Кубильосу каждый раз, когда он слышал имя Гомеса, восклицать с неудержимым энтузиазмом:
— Генерал Гомес? На свете нет человека лучше него.
Но, несмотря на восторженные излияния и ракеты, которые он приказывал пускать 19 сентября, не требовалось особых трудов, чтобы заметить, что полковник Кубильос без всякого удовольствия пребывает в Ортисе и что глухая злоба точит его изнутри. Он смотрел на всех косо, словно искал, кому бы отомстить за свою жалкую судьбу, которая привела его в это гнилое место.
Но в Ортисе было весьма трудно отыскать человека, на котором можно было бы выместить затаенное ожесточение. Воры? В этой всеми забытой глуши не было воров и ни у кого не было достаточно сил, чтобы заботиться о собственности или же красть ее. Лавка, кабачок и некоторые дома запирались на ночь, но это делалось только по привычке — хозяева вполне могли оставлять их открытыми, ибо ни один призрак, покрытый язвами и сотрясаемый ознобом, не встал бы с гамака, чтобы взять то, что ему не принадлежит. Драки? Драк тоже не бывало в Ортисе. Мужчины, у которых глисты истощили волю и силы, не были способны сойтись в рукопашной схватке. Помнили только один случай, когда столяр Паскуаль воткнул шило в приезжего толстяка, который ворвался к нему в дом, выкрикивая в присутствии женщин непристойные слова. Но рана не была серьезной, и к тому же полковник Кубильос еще не прибыл тогда в Ортис. Политика? Политические преступления были еще менее вероятны в Ортисе. Крамольные беседы Картайи, сеньориты Беренисе, Кармен-Росы и Себастьяна не выходили за пределы дома Вильенов. Что касается остального населения, то оно даже не знало, что такое политика.
Полковнику Кубильосу не оставалось ничего другого, как подавлять бушующую в нем досаду. Часами он сидел у дверей управления верхом на кожаном стуле, держа плеть между ног. Из-под его полураспахнутого ликилики выглядывал револьвер в кобуре на широком поясе. Он смотрел, как время от времени проходят мимо худой мужчина, едва переставляя ноги, оборванная женщина с кувшином воды на плече, голый ребенок землистого цвета, словно его только что слепили из глины. Так протекут месяцы, а может, и годы, пока в силу какого-нибудь непредвиденного обстоятельства его не вызовут в Маракай, что весьма мало вероятно, так как у генерала Гомеса поразительная способность забывать людей, или пока его не укусит малярийный комар, и тогда прости-прощай, полковник Кубильос!
26
Но ни Эрмелинде и никому другому не приходило в голову, что, когда полковнику Кубильосу удастся найти человека, на которого он обрушит свою отстоявшуюся ненависть, им окажется Перикоте. Всегда довольный собой, Перикоте, со своей гитарой, песенками, неприличными шуточками и незатейливыми серенадами, не желал видеть горькой стороны жизни, даже когда жизнь обходилась с ним жестоко. От малярии умерли его мать и оба брата, к нему самому пристала лихорадка, подолгу трепавшая его, а Перикоте продолжал распевать серенады перед разрушенными окнами и разглядывать ноги женщин внимательнее, чем это было уместно.
И именно женщина, сама того не желая, принесла ему несчастье. Дело в том, что у Перикоте была женушка по имени Петра Сокорро, с которой он занимал не один из внушительных полуразрушенных домов в центре Ортиса, а ранчо, одиноко стоявшее на открытой местности недалеко от города. Петра Сокорро была проституткой из Эль-Сомбреро. Она приехала в Ортис, без сомнения плохо осведомленная о здешних условиях, ибо намеревалась тут подработать. Однажды в полдень она сошла с попутного грузовика, вся размалеванная, бренча жестяными браслетами. У нее в руках был узелок с апельсинами и сундучок с одеждой. К концу недели она жила на ранчо у Перикоте, и никто не знал, как они познакомились и о чем договорились. Но Петра Сокорро больше не разрисовывала себе лицо и не вертелась у окна, глядя на мужчин, проходивших мимо. А Перикоте все так же до полуночи играл на гитаре, распевал серенады, но уже не глазел на женщин с прежней наглостью.