– И ни-ни! не пущу! – сказал Ноздрев.
– Нет, не обижай меня, друг мой, право, поеду, – говорил зять, – ты меня очень обидишь.
– Пустяки, пустяки! мы соорудим сию минуту банчишку.
– Нет, сооружай, брат, сам, а я не могу, жена будет в большой претензии, право, я должен ей рассказать о ярмарке. Нужно, брат, право, нужно доставить ей удовольствие. Нет, ты не держи меня!
– Ну ее, жену, к …! важное в самом деле дело станете делать вместе!
– Нет, брат! она такая почтенная и верная! Услуги оказывает такие… поверишь, у меня слезы на глазах. Нет, ты не держи меня; как честный человек, поеду. Я тебя в этом уверяю по истинной совести.
– Пусть его едет, что в нем проку! – сказал тихо Чичиков Ноздреву.
– А и вправду! – сказал Ноздрев. – Смерть не люблю таких растепелей![23] – и прибавил вслух: – Ну, черт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк![24]
– Нет, брат, ты не ругай меня фетюком, – отвечал зять, – я ей жизнью обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает… до слез разбирает; спросит, что видел на ярмарке, нужно всё рассказать, такая, право, милая.
– Ну поезжай, ври ей чепуху! Вот картуз твой.
– Нет, брат, тебе совсем не следует о ней так отзываться; этим ты, можно сказать, меня самого обижаешь, она такая милая.
– Ну, так и убирайся к ней скорее!
– Да, брат, поеду, извини, что не могу остаться. Душой рад бы был, но не могу.
Зять еще долго повторял свои извинения, не замечая, что сам уже давно сидел в бричке, давно выехал за ворота и перед ним давно были одни пустые поля. Должно думать, что жена не много слышала подробностей о ярмарке.
– Такая дрянь! – говорил Ноздрев, стоя перед окном и глядя на уезжавший экипаж. – Вон как потащился! конек пристяжной недурен, я давно хотел подцепить его. Да ведь с ним нельзя никак сойтиться. Фетюк, просто фетюк!
Засим вошли они в комнату. Порфирий подал свечи, и Чичиков заметил в руках хозяина неизвестно откуда взявшуюся колоду карт.
– А что, брат, – говорил Ноздрев, прижавши бока колоды пальцами и несколько погнувши ее, так что треснула и отскочила бумажка. – Ну, для препровождения времени, держу триста рублей банку!
Но Чичиков прикинулся, как будто и не слышал, о чем речь, и сказал, как бы вдруг припомнив:
– А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
– Какая?
– Дай прежде слово, что исполнишь.
– Да какая просьба?
– Ну, да уж дай слово!
– Изволь.
– Честное слово?
– Честное слово.
– Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизии?
– Ну есть, а что?
– Переведи их на меня, на мое имя.
– А на что тебе?
– Ну да мне нужно.
– Да на что?
– Ну да уж нужно… уж это мое дело, – словом, нужно.
– Ну уж, верно, что-нибудь затеял. Признайся, что?
– Да что ж затеял? из этакого пустяка и затеять ничего нельзя.
– Да зачем же они тебе?
– Ох, какой любопытный! ему всякую дрянь хотелось бы пощупать рукой, да еще и понюхать!
– Да к чему ж ты не хочешь сказать?
– Да что же тебе за прибыль знать? ну, просто так, пришла фантазия.
– Так вот же: до тех пор, пока не скажешь, не сделаю!
– Ну вот видишь, вот уж и нечестно с твоей стороны: слово дал, да и на попятный двор.
24