Чичиков ушел в комнату одеться и умыться. Когда после того вышел он в столовую, там уже стоял на столе чайный прибор с бутылкою рома. В комнате были следы вчерашнего обеда и ужина; кажется, половая щетка не притрогивалась вовсе. На полу валялись хлебные крохи, а табачная зола видна даже была на скатерти. Сам хозяин, не замедливший скоро войти, ничего не имел у себя под халатом, кроме открытой груди, на которой росла какая-то борода. Держа в руке чубук и прихлебывая из чашки, он был очень хорош для живописца, не любящего страх господ прилизанных и завитых, подобно цирюльным вывескам, или выстриженных под гребенку.
– Ну, так как же думаешь? – сказал Ноздрев, немного помолчавши. – Не хочешь играть на души?
– Я уже сказал тебе, брат, что не играю; купить – изволь, куплю.
– Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с черт знает чего. В банчик – другое дело. Прокинем хоть талию![28]
– Я уж сказал, что нет.
– А меняться не хочешь?
– Не хочу.
– Ну, послушай, сыграем в шашки, выиграешь – твои все. Ведь у меня много таких, которых нужно вычеркнуть из ревизии. Эй, Порфирий, принеси-ка сюда шашечницу.
– Напрасен труд, я не буду играть.
– Да ведь это не в банк; тут никакого не может быть счастья или фальши: все ведь от искусства; я даже тебя предваряю, что я совсем не умею играть, разве что-нибудь мне дашь вперед.
«Сем-ка я, – подумал про себя Чичиков, – сыграю с ним в шашки! В шашки игрывал я недурно, а на штуки ему здесь трудно подняться».
– Изволь, так и быть, в шашки сыграю.
– Души идут в ста рублях!
– Зачем же? довольно, если пойдут в пятидесяти.
– Нет, что ж за куш пятьдесят? Лучше ж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам.
– Ну, изволь! – сказал Чичиков.
– Сколько же ты мне дашь вперед? – сказал Ноздрев.
– Это с какой стати? Конечно, ничего.
– По крайней мере, пусть будут мои два хода.
– Не хочу, я сам плохо играю.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете! – сказал Ноздрев, выступая шашкой.
– Давненько не брал я в руки шашек! – говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете! – сказал Ноздрев, выступая шашкой.
– Давненько не брал я в руки шашек! – говорил Чичиков, подвигая шашку.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете! – сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку.
– Давненько не брал я в руки!.. Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад! – говорил Чичиков.
– Кого?
– Да шашку-то, – сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. – Нет, – сказал Чичиков, вставши из-за стола, – с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
– Отчего ж по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее отодвину, изволь.
– А другая-то откуда взялась?
– Какая другая?
– А вот эта, что пробирается в дамки?
– Вот тебе на, будто не помнишь!
– Нет, брат, я все ходы считал и всё помню; ты ее только теперь пристроил. Ей место вон где!
– Как, где место? – сказал Ноздрев, покрасневши. – Да ты, брат, как я вижу, сочинитель!
– Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно.
– За кого ж ты меня почитаешь? – говорил Ноздрев. – Стану я разве плутовать?
– Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду.
– Нет, ты не можешь отказаться, – говорил Ноздрев, горячась, – игра начата!
– Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку.
– Нет, врешь, ты этого не можешь сказать!
– Нет, брат, сам ты врешь!
– Я не плутовал, а ты отказаться не можешь, ты должен кончить партию!
– Этого ты меня не заставишь сделать, – сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки.
Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага два назад.
– Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы. Мы их поставим опять так, как были.
– Нет, брат, дело кончено, я с тобою не стану играть.
– Так ты не хочешь играть?
– Ты сам видишь, что с тобою нет возможности играть.
– Нет, скажи напрямик, ты не хочешь играть? – говорил Ноздрев, подступая все ближе.
– Не хочу! – сказал Чичиков и поднес, однако ж, обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо дело становилось в самом деле жарко.
Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой… и очень бы могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его руки и держал его крепко.