| Only God can say what Manilov's real character was. |
Один бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. |
| A class of men exists whom the proverb has described as "men unto themselves, neither this nor that - neither Bogdan of the city nor Selifan of the village." |
Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. |
| And to that class we had better assign also Manilov. |
Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова. |
| Outwardly he was presentable enough, for his features were not wanting in amiability, but that amiability was a quality into which there entered too much of the sugary element, so that his every gesture, his every attitude, seemed to connote an excess of eagerness to curry favour and cultivate a closer acquaintance. |
На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то, заискивающее расположения и знакомства. |
| On first speaking to the man, his ingratiating smile, his flaxen hair, and his blue eyes would lead one tosay, |
Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. |
| "What a pleasant, good-tempered fellow he seems!" yet during the next moment or two one would feel inclined to say nothing at all, and, during the third moment, only to say, "The devil alone knows what he is!" And should, thereafter, one not hasten to depart, one would inevitably become overpowered with the deadly sense of ennui which comes of the intuition that nothing in the least interesting is to be looked for, but only a series of wearisome utterances of the kind which are apt to fall from the lips of a man whose hobby has once been touched upon. |
В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чорт знает, что такое! и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. |
| For every man HAS his hobby. One man's may be sporting dogs; another man's may be that of believing himself to be a lover of music, and able to sound the art to its inmost depths; another's may be that of posing as a connoisseur of recherche cookery; another's may be that of aspiring to play roles of a kind higher than nature has assigned him; another's (though this is a more limited ambition) may be that of getting drunk, and of dreaming that he is edifying both his friends, his acquaintances, and people with whom he has no connection at all by walking arm-in-arm with an Imperial aide-de-camp; another's may be that of possessing a hand able to chip corners off aces and deuces of diamonds; another's may be that of yearning to set things straight - in other words, to approximate his personality to that of a stationmaster or a director of posts. In short, almost every man has his hobby or his leaning; yet Manilov had none such, for at home he spoke little, and spent the greater part of his time in meditation - though God only knows what that meditation comprised! Nor can it be said that he took much interest in the management of his estate, for he never rode into the country, and the estate practically managed itself. |
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гуляньи с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где- нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, -- словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было. Дома он говорил очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве богу было известно. -- Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. |
| Whenever the bailiff said to him, "It might be well to have such-and-such a thing done," he would reply, "Yes, that is not a bad idea," and then go on smoking his pipe - a habit which he had acquired during his service in the army, where he had been looked upon as an officer of modesty, delicacy, and refinement. "Yes, it is NOT a bad idea," he would repeat. |
Когда приказчик говорил: "хорошо бы, барин то и то сделать", "да, недурно", отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером: "да, именно недурно", повторял он.
|