С. Т. Аксаков вспоминал: «Решительно не знаю, какие житейские дела могли отнимать у Гоголя время и могли мешать ему писать. Книжными делами заведывали Прокопович и Шевырев, в деньгах он был обеспечен, из дома его ничто не беспокоило. Мне кажется, эта помеха была в его соображении. Я думаю, что Гоголю начинало мешать его нравственно-наставительное, так сказать, направление. Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, начинал думать, что он может и должен поучать других, и что поучения его будут полезнее его юмористических сочинений».
Сам Сергей Тимофеевич, получив от Николая Васильевича очередное духовное поучение, не сдержался и резко ответил: «Терпеть не могу нравственных рецептов, ничего похожего на веру в талисманы. Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник».
Гоголь 6 октября 1843 года поручил Шевыреву приступить ко второму изданию первого тома «Мертвых душ», причем от переработки написанного отказывался. Но в письме Шевыреву от 2 февраля 1844 года Николай Васильевич приостановил подготовку к печатанию. Он все-таки решил переработать текст. Свое обещание он не выполнил и в 1846 году выпустил в свет тот же текст «Мертвых душ» с предисловием, в котором пообещал продолжить работу над поэмой, и сообщил, что для этого продолжает упорно собирать материалы о русской жизни. Он обращался к читателю со странным для писателя предложением: «В книге этой многое описано неверно, не так, как есть и как действительно происходит в русской земле, потому что я не мог узнать всего: мало жизни человека на то, чтобы узнать одному и сотую часть того, что делается нашей земле… Как бы, например, хорошо было, если бы хотя один из тех, которые богаты опытом и познанием жизни и знает круг тех людей, которые мною описаны, сделал свои заметки сплошь на всю книгу, не пропуская ни одного листа ее, и принялся бы читать ее не иначе, как взявши в руки перо и положивши перед собою лист почтовой бумаги и после прочтения нескольких страниц припомнил бы себе всю жизнь свою и всех людей, с которыми встречался, и все происшествия, случившиеся перед его глазами, и всё, что видел сам или что слышал от других, подобного тому, что изображено в моей книге, или же противоположного тому, всё бы это описал в таком точно виде, в каком оно предстало его памяти, и посылал бы ко мне всякий лист по мере того, как он испишется, покуда таким образом не прочтется им вся книга. Какую бы кровную он оказал мне услугу!..»
Первый том при жизни автора больше не переиздавался.
Встретившись в Дюссельдорфе с Жуковским в августе 1843 года, Гоголь, наконец, приступает к работе над вторым томом. После его отъезда отсюда в Ниццу Жуковский сообщает, что «он отправился от меня с большим рвением снова приняться за свою работу».
Начатый труд, действительно, не прерывался и в Ницце. Оттуда он сообщает Жуковскому 2 декабря: «Я продолжаю работать, то есть набрасывать на бумагу хаос, из которого должно произойти создание “Мертвых душ”».
«Набрасывать хаос» Гоголь продолжает до своего отъезда в начале осени 1844 года во Франкфурт-на-Майне. Здесь работа идет более сосредоточено, хотя время от времени автора мучат хандра и бессилие. Гоголь понимает, что он и нравственно, и телесно очень отличен от того писателя, который не достигнув еще 30 лет, сел на написание первого тома «Мертвых душ». Он видел надвигающееся творческое бессилие, безмерно страдал от этого, искал способы скрыть от знакомых и по возможности остановить увядание таланта.
В конце июня или начале июля 1845 года Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ». Причину поступка писатель объяснил тем, что недостаточно «вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы… что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе “Мертвых душ”, а оно должно быть едва ли не главное; а потому он и сожжен».