“Да”, подумал Чичиков: “этот себе на уме”.
“У меня не так”, говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки: “у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: 800 душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха”.
“Кто такой этот Плюшкин?” спросил Чичиков.
“Мошенник”, отвечал Собакевич: “Такой скряга, какого вообразить трудно: в тюрьме колодники лучше живут. Всех людей переморил голодом”.
“В правду!” подхватил с участием Чичиков: “и вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?”
“Как мухи мрут”.
“Скажите, как странно! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?”
“В пяти верстах”.
“В пяти верстах!” Здесь автор должен сказать, что у героя его забилось слегка сердечко. [“Здесь ~ сердечко” вписано. ] “Вот уж я никаким образом не могу понять такого рода жизни. Когда сам не хочешь пользоваться состоянием, в таком случае доставь оным удовольствие ближним, дай бедным, чтобы за тебя молились и были вечно благодарны… Как же, например, если выехать из ваших ворот, нужно будет взять к нему, направо или налево?”
“Я вам даже не советую и дороги знать к этой собаке”, сказал Собакевич: “гораздо извинительнее сходить в какое-нибудь непристойное место, нежели к нему”.
Чичиков извинился и сказал, что ему всё равно, а что он о дороге спросил только, потому что интересуется вообще познанием всякого рода мест. [Вместо “Чичиков ~ мест”: “О, я ничуть не имею этого намерения; я спросил только потому, что вообще интересуюсь познанием мест”, сказал Чичиков. ]
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была величиною больше тарелки. Этим обед и кончился; но Чичиков, вставши из-за стола, почувствовал в своем животе тяжести на целый пуд. Пошли в гостиную, где было поставлено на столе варенье двух сортов. Из чего состояло это варенье, нельзя было знать; с виду же оно было ни груша, ни слива, драло жестоким образом горло, и приготовлялось[Из чего состояло это варенье, вряд ли бы какой химик добрался, оно было ни груша, ни слива, и приготовлялось] руками самой хозяйки. Хозяйка на минуту вышла с тем, чтобы наложить еще[наложить его] и на третье блюдечко. Воспользовавшись этим отсутствием ее, Чичиков обратился с такими словами к Собакевичу, который, сидя в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал звуки в роде икотки, закрывая поминутно рот рукою.
“Я хотел было поговорить с вами об одном очень нужном для меня деле”.
“Вот еще варенье”, сказала хозяйка, возвращаясь с какою-то редькою в сахаре. [сказала хозяйка, возвращаясь: “огурцы в сахаре, пополам с вымоченною редькою”. Дальше текст в ПБЛ3 прерывается, пагинация же идет последовательно (л. 37, л. 38). Лист 38 начинается с середины фразы. ]
назначено быть после завтра. Чичиков попросил выписочку вкратце всех умерших, на что Собакевич согласился охотно и, подошедши тут же к бюру, собственноручно принялся выписывать всех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств.
В продолжении того времени, как он писал, стоя у бюра, Чичиков от нечего делать занялся рассматриванием всего просторного его сзади оклада. [Вместо “назначено ~ оклада”: “А как скоро ~ в карман (ЛБ1, стр. 298–299).
а. “А как скоро полагаете быть в городе?”
“Для удовольствия вашего могу даже приехать завтра”.
“Очень хорошо, в таком случае мы завтра и крепость совершим. Еще я хотел у вас попросить об одном: не можете ли вы мне дать небольшую выписочку, в которой были бы прописаны имена душ”.
“С большою готовностью”, сказал Собакевич и подошедши к какой-то неуклюжей мебели, в виде бюра, которого Чичиков вначале было совсем не заметил. Затем он вынул лоскуток исписанной бумаги, на котором <1 нрзб.> очень обстоятельно было прописано, кто столяр, кто плотник. К иным было приписано: нраву хорошего и работящий, к другим просто хозяин, к третьим: хмельного в рот не берет. Он приписал еще кое-что тут же карандашом и подал Чичикову сказавши: “Да, за это приобретение будете всегда благодарить”.
Чичиков поблагодарил сквозь зубы и спрятал записку в карман.