“Очень обходительный и приятный человек”, продолжал Чичиков, “и какой искусник! Я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные домашние узоры. Он мне показывал своей работы кошелек: редкая дама может так искусно вышить”.
“А вице-губернатор? Не правда ли, какой милый человек!” сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза. “Очень, очень достойный человек”, отвечал Чичиков. “Ну, позвольте, а как[Вместо: “Ну, позвольте, а как”: А как] вам показался полицмейстер? Не правда ли, что очень приятный человек?”
“Чрезвычайно[О, чрезвычайно] приятный. И какой ученый, какой начитанный человек! Мы у него проиграли в вист вместе с прокурором и председателем гражданской палаты до самых поздних петухов. [до самых петухов] Очень, очень достойный человек!”
“Ну, а какого вы мнения об жене полицмейстера”,[Вместо “Ну, а какого ~ полицмейстера”: А жена полицмейстера] прибавила Манилова. “Не правда ли, прелюбезная[Не правда ли, какая препочтенная и прелюбезная] женщина”.
“О, это одна из достойнейших женщин, каких только я знал”, отвечал Чичиков.
За сим не пропустили[За сим Манилов не пропустил] председателя палаты, почтмейстера, и таким образом перебрали почти всех чиновников города, которые все оказались самые[которые, как нарочно, все были] достойные люди.
“Вы всегда в деревне проводите время?” сделал, наконец, в свою очередь, вопрос Чичиков.
“Больше в деревне”, отвечал Манилов. “Иногда, впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь всё время жить взаперти”.
“Правда, правда”, сказал Чичиков.
“Конечно”, продолжал Манилов, “другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы, в некотором роде, можно было поговорить[а. поговорить красноречиво эдак] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье[а. дало бы паренье] эдакое…” Здесь он еще что-то хотел[прибавить] выразить, но заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: “тогда, конечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но решительно нет никого… Вот только иногда почитаешь “Сын Отечества””.
Чичиков согласился с этим совершенно, прибавивши, что ничего не может быть приятнее, как[Вместо “Чичиков ~ как”: “Это справедливо ~ лучше, как (РМ)] жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы и почитать иногда какую-нибудь книгу. [природы, почитать иногда книгу]
“Но знаете ли”, прибавил Манилов: [“прибавил Манилов” вписано. ] “всё если нет друга, с которым бы можно поделиться…”
“О, это справедливо, это совершенно справедливо”, прервал Чичиков: [“прервал Чичиков” вписано. ] “Что все сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один мудрец”.
“И знаете, Павел Иванович!” сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что уж даже было[что даже сделалось] несколько приторно, как натощак, “тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, [какое-то эдакое] духовное наслаждение… Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать, редкое, которого я даже, в некотором роде, недостоин: то есть говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…”
“Помилуйте, [О, помилуйте] как можно, чтобы я льстил себя… Ничтожный человек и больше ничего”, отвечал Чичиков. [“отвечал Чичиков” вписано. ]
“О! Павел Иванович! Я бы с радостию отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы!..”
“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшеее…”
Неизвестно, до чего бы дошло взаимное излияние чувств обоих[до чего бы дошли взаимные учтивства двух] приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу”.[Прошу покорнейше]
Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец, Чичиков вошел боком в столовую.
В столовой уже стояли два мальчика, дети Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую чашку. Гость был посажен между[Вместо “Гость ~ между”: Мужчины ~ между (РМ)] хозяином и хозяйкою. Слуга завязал детям на шею салфетки.
“Какие миленькие дети”, сказал Чичиков, посмотрев на них, “а который год?”
“Старшему осьмой, а меньшому вчера только минуло шесть”, сказала Манилова.
“Менелай!” сказал Манилов, обратившись к старшему. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое совершенно неожиданное имя, [такое странное имя] но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. “Менелай, скажи мне, какой лучший город во Франции?”
Здесь учитель обратил всё внимание на Менелая и, казалось, хотел вскочить ему в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Менелай сказал:
“Париж”.
“А у нас какой лучший город?” спросил опять Манилов.
Учитель опять…[Фраза не дописана. ]
“Петербург”, отвечал Менелай.
“А еще какой?”
“Москва”, отвечал Менелай.
“Умница, душенька!” прибавил с своей стороны Чичиков. “Скажите, однако ж”, продолжал он, обратившись с некоторым видом изумления к Маниловым. “В такие лета и уже такие сведения. Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности”.
“О, вы еще не знаете его”, отвечал Манилов, “у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкивиад, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит: букашку, козявку — тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Менелай!” продолжал он обратясь снова к нему: “хочешь быть посланником?”
“Хочу”, отвечал Менелай, жуя хлеб и болтая головою направо и налево.
В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, прерываемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах. Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы[что уста их готовы] усмехнуться, в ту же минуту раздвигал рот и смеялся с величайшим усердием. Один раз только лицо его приняло суровый вид, и он, стукнув вилкою по столу, устремил взгляд на сидевших насупротив его[против него] детей. Это было весьма у места, потому что Менелай укусил за ухо Алкивиада, и Алкивиад, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: “Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли”. На что Чичиков отвечал: “Покорнейше благодарю, не беспокойтесь, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюда”.