Между тем три экипажа достигнули его деревни. Было три часа, когда они вступили в господские комнаты. В доме решительно не было никакого приготовления. Посредине столовой стояли деревянные козлы, и два мужика, стоя на них, белили стены, затягивая какую-то бесконечную песню, состоявшую из двух гласных: а и о. Пол весь был обрызган белилами. Ноздрев приказал тот же час[а. Ноздрев дал тотчас приказание; б. Ноздрев дал тотчас проведение] мужиков и козлов вон[мужиков и козлов к чорту] и выбежал в другую комнату отдавать повеления. [отдавать приказания] Гости слышали, как он заказывал повару обед. Сообразивши эти обстоятельства, Чичиков, уже начинавший несколько чувствовать аппетит, увидел ясно, что раньше пяти часов он никак не мог обедать. Ноздрев, возвратившись, тот же час повел гостей своих осматривать всё, что ни было у него на деревне, и в 2 часа с небольшим показал решительно всё, так что ничего уже больше[так что уж совершенно ничего] не осталось показывать. Прежде всего пошли они обсматривать конюшню, где видели [гнедого коня, ] двух кобыл, одну серую в яблоках, другую чалую, потом [опять какого-то] гнедого жеребца на вид и не казистого, но за которого Ноздрев божился, что заплатил десять тысяч. “Десяти тысяч ты за него не дал”, заметил зять: “он и одной тысячи не стоит”.
“Ей богу дал 10 тысяч”, сказал Ноздрев. “Ты себе можешь божиться сколько хочешь”, отвечал зять.
“Ну, хочешь, побьемся в заклад”, сказал Ноздрев. В заклад зять не хотел биться.
Потом Ноздрев показал пустые стойла, где были прежде тоже очень хорошие лошади. В этой же конюшне видели [они] козла, которого, по старому поверью, почитали необходимым держать при лошадях и который, как казалось, был с ними в ладу, ибо гулял[был с ними в большой дружбе и гулял] под их брюхами, как будто у себя дома. Потом Ноздрев повел их глядеть волченка, бывшего на привязи. “Вот волченок!” сказал он своим гостям: “я его нарочно кормлю сырым мясом. Мне хочется, чтобы он был совершенным зверем”. После этого повел он их в амбар показывать одеяло, сшитое из натравленных им зайцев. Обсмотревши одеяло, пошли смотреть пруд, в котором, по словам Ноздрева, водилась рыба такой величины что 2 человека с трудом вытаскивали штуку, в чем однако ж, родственник не преминул усумниться. “Я тебе Чичиков покажу теперь пару щенков самой чистой псовой породы”, сказал Ноздрев и повел их к низенькому домику окруженному большим, загороженным со всех сторон двором. Вошедши в этот двор, увидели там Разбоя, Разора, Налетку, Красотку, Птицу, Змейку, которые, пустивши мельницами хвосты, побежали во весь галоп к ним на встречу и начали здороваться с ними совершенно без всякой церемонии. Штук десять из них положили свои лапы Ноздреву на плечи. Разбой оказал такую же дружбу Чичикову и поднявшись на задние [лапы] ноги, лизнул его языком в самые губы, так что Чичиков тут же выплюнул. Осмотрели щенков: хорошие были щенки. Потом пошли осматривать суку” которая была уже слепая и, по словам Ноздрева, должна была скоро сдохнуть, но года два тому назад была очень хорошая сука. Осмотрели суку: сука точно была слепая. Потом пошли осматривать водяную мельницу с изломанным колесом, [водяную мельницу, в которой не было одного колеса] осмотрели и мельницу. “А вот тут скоро будет кузница”, сказал Ноздрев. Немного прошедши, они увидели, точно, кузницу. Осмотрели и кузницу.
“Вот на этом поле”, сказал Ноздрев, указывая пальцем на поле: “зайцев такое множество, что просто земли не видно. Я сам своими руками поймал одного из них за задние ноги”.
“Ну, зайца ты руками не поймаешь”, заметил зять.
“Ей богу, поймал”, отвечал Ноздрев: “хочешь я тебе даже покажу, пришедши домой, с него шкурку. Теперь я поведу тебя посмотреть”, продолжал он, обращаясь к Чичикову: “границу, где оканчивается моя земля”. Ноздрев повел своих гостей полем, которое во многих местах состояло из кочек. Гости должны были пробираться между перелогами и взбороненными нивами. Чичиков начинал чувствовать усталость. Во многих местах ноги их выдавливали под собою воду, до такой степени место было низко. Чичиков, который ступал сначала осторожно, чтобы не загрязнить своих сапогов, наконец, увидел, что это ни к чему не служит, и брел прямо. Прошедши порядочное расстояние, увидели, точно, границу, состоявшую из деревянного столбика и узенького рва. “Вот граница”, сказал Ноздрев: “всё, что ни видишь по эту сторону — всё это мое и даже по ту сторону весь этот лес, который, видишь ты, там синеет, и всё, что за лесом, всё это мое”.
“Да когда же этот лес сделался твоим?” спросил зять. “Разве ты недавно купил его? Ведь он не был твой”.
“Да, я купил его недавно”, отвечал Ноздрев.
“Когда же ты успел его так скоро купить?”
“Как же! Я еще третьего дня купил, и дорого, чорт возьми, дал”.
“Да ведь ты был в это время на ярмарке”.
“Ну, да, без меня тут мой приказчик и купил”. Гости возвратились тою же гадкою дорогою к дому. Ноздрев повел их в свой кабинет и небольшую в соседстве с ним комнатку, где показал им ружья, тоже с виду не очень казистые, но из которых одно стоило триста, а другое восемьсот рублей. Зять, обсмотревши, покачал только головою. Потом показал турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было вырезано: [Тула, а на другом] мастер Савелий Сибиряков. За сим показал Ноздрев своим гостям шарманку и проиграл тут же перед ними несколько разных штук. Шарманка эта играла очень хорошо и имела весьма приятный голос, но в середине ее тоже случилось что-то особенное, ибо мазурка оканчивалась песнью: “Мальбруг в поход поехал”, а “Мальбруг в поход поехал”, в свою очередь, оканчивался тоже каким-то давно знакомым вальсом. Уже Ноздрев давно перестал вертеть, но в шарманке была одна дудка чрезвычайно бойкая, которая никак не хотела перестать и долго еще после того свистела одна. [дудка чрезвычайно бойкая и свистела очень еще долго после того, как перестали играть. “Уже Ноздрев ~ свистела одна” вписано. ] Потом показались гостям трубки, не так давно выигранный янтарный мундштук и кисет, вышитый ему какою-то графинею, где-то на почтовой станции влюбившей<ся> в него по уши, и у которой ручки, по словам его, были: самый рассубтильный деликатес. [Далее было: Гости набили трубки и выкурили какого-то табаку <1 нрзб.> прямо из Лондона. Чичиков взял одну трубку, для того только, чтобы держать ее во рту, не желая ссорить<ся> с хозяином] Потом Ноздрев велел подать привезенного им балыка. Закусивши балыком, они сели за стол близ пяти часов.