стерски читал многие места, особенно: “Чу! бор заснул, долина спит”, так что в самом деле виделось, как будто долина спит. Для большого сходства он даже в это время зажмуривал глаза. Почтмейстер вдался больше в философию и читал даже по ночам Юнговы ночи, из которых делал весьма длинные выписки по целым листам, но в чем состояли эти выписки и какого рода они были, это никому не было известно. Впрочем, он был остряк, очень цветист в словах[Почтмейстер более напирал на философию и Юнговы ночи, но был остряк, речист] и любил, как сам выражался, уснастить речь. А уснащивал он речь множеством разных частиц, как-то: [как напр<имер>] сударь ты мой, эдакой какой-нибудь, знаете, понимаете, можете себе представить, так сказать, некоторым образом и проч., которые[можете себе представить, то есть как говорят, как выражаются, и проч., которых] он сыпал мешками. Уснащивал он речь тоже[Уснащивал он еще речь] довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что всё придавало весьма едкое[очень едкое] выражение многим его сатирическим намекам. Прочие тоже были более или менее люди просвещенные: [Прочие тоже были довольно просвещенные в своем роде: ] кто читал Карамзина, кто “Московские ведомости”, кто даже и совсем ничего не читал. Насчет благовидности нечего и говорить. Читатель уже сам видел, что они были люди такие, как нужно для занятия хороших и надежных мест, т. е. люди полные и здоровые, чахоточного между ними никакого не было. Итак, расположение их к Чичикову было совершенно искреннее. Но если на них Чичиков подействовал сильно, то надобно признаться, что на супруг их и вообще на дам подействовал еще сильнее. Это впечатление тем было удивительнее и решительно произошло вдруг, едва только распространилось по городу всего одно мнение об Чичикове. Чтобы понять, почему это случилось вдруг, следовало бы сказать многое о самих дамах, [Читатель видел, что между ними никого не было какого-нибудь худенького и чахоточного. Всё народ был взрачный и в теле, слава богу. Словом такие, какие нужны для занятия хороших и надежных мест. Если герой наш произвел выгодное на них впечатление, то на достойных супруг их и вообще на дам всего города и того более. Прежде, чем объяснить, какого рода было это впечатление, следовало бы сказать кое-что об них самих и; а. Читатель уже сам ~ еще сильнее, и тем было удивительнее это, что совершилось совершенно вдруг, почти вслед за распространившимся по всему городу выгодным для него мнением и т. д. как в тексте. ] об их обществе, описать, как говорится, живыми красками их душевные качества, — но здесь автор должен признаться, что он находится в большом затруднении. С одной стороны останавливает его неограниченное почтение, которое он всегда чувствовал к супругам сановников всех решительно городов, как губернских, так и уездных: [городов и губернских и уездных] с другой стороны и то, что эта сторона человеческого рода так образована непонятно, [так право образована] что очень трудно что-нибудь сказать такое, которое совершенно бы их определило. Дамы города N были… нет, право, трудно, что-то вроде робости пробирает. [нет, право, не могу; чувствую точно робость. ] В дамах города N больше всего замечательно было то… нет, прошу великодушно извинения у читателя: просто не подымается никак перо. Так и быть[Уж так и быть] о характерах их, видно, нужно предоставить тому, у которого, точно, поживее краски и побольше их на палитре, а нам придется разве слегка слова два о наружности, да о том, что поповерхностней. [а уж нам придется разве так слегка что-нибудь о наружности слова два, да так, что поповерхностней. ] Дамы города N были очень, как говорится, презентабельны, и в этом отношении их можно было смело поставить в пример всем другим. [презентабельны, так что другим городам можно бы их точно поставить в пример. ] Что касается до того, чтобы держать себя, соблюсти тон, поддержать этикет и множество приличий самых тонких, которых даже приметить нельзя простым глазом, то в этом, надобно признаться, они опередили даже обе столицы и московскую и петербургскую. Одевались они, должно отдать им полную справедливость, [множество довольно тонких приличий, то, признаюсь, и самая столица должна перед ними спрятаться куда-нибудь подальше. Одевались они — автор должен честь отдать] с большим вкусом, разъезжали по городу в колясках, как предписывала последняя мода, [в колясках по модному] сзади покачивался лакей, и ливрея в золотых позументах. Визитная карточка, будь она писана хоть на трефовой двойке или бубновом тузе, но вещь была очень священная. Из-за нее две дамы, [две почтенные чиновницы] большие приятельницы и даже родственницы перессорились совершенно, именно за то, что одна из них как-то манкировала контр-визитом, и так сильно перессорились, что уж никак не могли потом примирить их. И как ни старались мужья и родственники как-нибудь загладить это, но нашли, что рана была совершенно неизлечима. Так обе дамы и остались не в расположении, по выражению жителей города N. В нравах дамы города N, подобно многим петербургским[и уж никак не могли потом примириться, хотя и мужья и родственники старались об этом, но всё было кончено. В нравах они подобно даже петербургским] дамам, были очень строги, исполнены благородного негодования против всего порочного и всяких соблазнов, [против многого порочного и разных кое-каких соблазнов] казнили немилосердо и не прощали совершенно никаких[не прощали никаких] слабостей. Если же между ними и происходило какое-нибудь другое-третье, то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого вида, что другое-третье происходило. Сохранялось всё достоинство, строгость самая суровая, и самый муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье, или слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно[Вместо “Если же ~ благоразумно”: И если между ними и происходило там какое-нибудь кое-что другое-третье, то это происходило втайне, так что не подавало никакого вида, что это происходило; так что при этом сохранялось всё достоинство и такая даже суровая строгость, что страшно было и подступить, и муж так уж был приучен, что если и видел какое-нибудь кое-что другое-третье, то отвечал весьма благоразумно] пословицею: “кому какое дело, что кума с кумом сидела”. Итак, вот что можно сказать о дамах города N, говоря поповерхностней. Но если заглянуть поглубже, то, конечно, откроется много иных вещей. Но весьма опасно заглядывать поглубже в дамские сердца. И так, будем продолжать. До сих пор все дамы как-то[Вместо “Итак ~ дамы как-то”: Вообще до сих пор дамы как-то; а. До сих пор все эти достойные чиновницы, к которым автор питает истинное почтение, как-то] мало говорили о Чичикове, отдавая, впрочем, ему полную справедливость в приятности светского обращения, но они ничего не находили в нем слишком необыкновенного. Теперь же после того, как разнеслись слухи, что он миллионщик, они почти в один голос заговорили вдруг о нем, [но они не занимались им столько, сколько мужья, и ничего не находили в нем необыкновенного. Теперь же, когда узнали, что Чичиков принадлежит к тому счастливому сословию, которое называется миллионщиками, обратили на него внимание, какого не обращали прежде, и вовсе] [и вовсе] не потому, чтобы были интересанки, а потому, что уже миллионщик заключает в одном звуке этого слова, именно, в звуке слова, а вовсе не в денежном мешке, что-то такое, которое действует и на хороших людей, и на людей — ни сё, ни то, и на людей мерзавцев, — словом, на всех людей действует. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах: [а просто оттого, что уже миллионщик имеет в себе что-то такое, бог его знает, что такое, которое действует и на добродетельных, и на мерзавцев, и на твердых, и на слабых, словом, на всех действует. Он имеет ту выгоду, что имеет удовольствие видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую. ] многие знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно[никакого права, но непременно] хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик. Нельзя[снимут шляпу. Конечно никак нельзя] сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствовано дамами, но во многих гостиных стали, однако же, говорить, что, конечно, Чичиков не первый красавец, но таков, как следует быть мужчине, — совершенный мужчина, что будь он немного толще или тонее — уж это было бы нехорошо. Сказано было даже, что мужчина тоненькой есть что-то странное, скорее какая-то зубочистка, нежели мужчина. В дамских нарядах показались вдруг кое-какие прибавления. Купцы [очень] радостно изумились, при виде как в гостиный двор стало наезжать премножество экипажей, образовавших почти гулянье, и как несколько кусков материй, привезенных ими с ярманки и доселе не могших продаться по причине цены, показавшейся дамам очень высокою, теперь были совершенно расхватаны.