— Так! — сказал он, передавая Павлу Ивановичу первый из них. – Это, стало быть, за геройство ваше о двенадцатом годе, когда вы, будучи ещё несмышленым мальчонкою, взорвали пороховой склад неприятеля. На то имеются показания свидетелей и прочее. Ну а что касаемо склада, то был он, нет, никому неведомо. Взорвали и, слава Богу! Награда же ныне нашла своего героя. Правда, до медали не дотянуть, но и сей диплом, тоже достаточен для дела.
«Однако же это лихо! Признаться и не ожидал такого!..», — подумал Чичиков.
— Сей же диплом, с почётною грамотою и медалью, — продолжал Коловратский, — получен уж вами в мирное время. За то, что отличились вы на пожаре в Нижнем Новгороде, и самолично спасли двенадцать человек, чьи свидетельства имеются и сие также весьма полезно для нашего дела. И, наконец, самое важное, — сказал он, торжественно блеснувши стёклами очков, — ваше ходатайство о проведении залога на льготных условиях. Оно уже прошло по Министерству финансов, было рассмотрено на самом высоком уровне, а так же и в Опекунском совете, и по нему уж получено положительное заключение. Все нужные подписи и печати на месте, вашу же подпись, для ускорения времени я проставил сам, ну да я думаю, что вы не будете на меня за сие в претензии.
Чичиков глянул, и впрямь, подпись его красовалась на нужном месте, так, что ни одной из ея завитушек нельзя было отличить от настоящей.
— Отец родной! Кормилец! О какой претензии может вестись речь, когда через вас только свет и взвидел?! — сказал Чичиков. – Да то, что вы сделали для меня недостойного, не сделает и родной родному. Воистину ничем кроме как даром судьбы не может считаться моя встреча с вами и ваше во мне участие!
— Полноте, полноте, сударь, — отвечал Коловратский, улыбаясь скромною улыбкою, — в том нет ничего удивительного. Ведь предназначение человеков лишь одно – помочь ближнему!
— Нет, это вы говорите по исключительной доброте своей…, — начал было Чичиков, но Коловратский не дал ему довесть сию прекрасную мысль до конца.
— Ладно, оставим это. Вот вам какие надобно формуляры, заполняйте их и получайте свой миллион. Кстати, в каковой форме желали бы получить? Я бы очень советовал вам оформить кредитив. А то все наши помещики берут только наличными. Кредитив для них бумажка, не более того.
— Стыжусь признаться, но и мне потребны наличные, и вовсе не потому, что не хочу послушать вашего совета. Дело в том, что в моей глуши мне сложно будет управляться с кредитивом. А трат у человека, живущего на земле, сами изволите знать, превеликое множество. Посему наличные деньги нужны постоянно, до ближайшего же банка вёрст сто с гаком, так что не наездишься, — отвечал Чичиков.
— Что же, воля ваша, сей же час пошлю курьера, чтобы заказали требуемую вам сумму. Однако в руках ведь вы её не унесёте. Как никак, а целых сто пачек, — сказал Коловратский.
— Признаться, я об этом и не подумал, заволновался Чичиков, — а не то прихватил бы с собою чемодан.
— Ну так ещё не поздно. Времени у вас достаточно, потому как деньги свои получите не ранее, как через час. Так что вполне ещё успеете съездить за чемоданом, — посоветовал Коловратский.
И отдавши вторую половину от оговоренной суммы процента, Чичиков поспешил восвояси, за известным уж нам белым своим чемоданом, который ото всех выпавших на его долю невзгод сделался, черен и грязен.
Часа через полтора он снова появился на пороге Земельного банка, настолько распарившийся от волнений, спешки и суеты, что пот тонкими струйками стекал из—под сбившегося у него на затылок картуза. Бросивши коляску, уж поставленную Селифаном на полозки, он чуть не прыжками взбежал по ступеням и скрылся за тяжёлой дубовой банковской дверью, закрывшуюся за ним с каким—то тяжёлым, более похожим на вздох хлопком.
Чем занимался в банке Павел Иванович, можно только гадать. Может быть пересчитыванием многочисленных, доставшихся наконец—то ему, ассигнаций, или же подписанием неких потребных банку бумаг, но только по прошествии трёх часов тяжелая дверь, вздохнувши снова, выпустила нашего героя на свободу, и он, волоча за собою тяжёлый чемодан, засеменил к коляске.
— Что же ты расселся, дурень ты эдакой, — крикнул он словно бы примёрзшему к козлам Петрушке, — а ну—ка давай, помогай барину!
На что Петрушка, соскочивши с козел, побежал навстречу Павлу Ивановичу несколько в раскорячку, по причине замороженных и затекших от долгого сидения на морозе ног. Но вот вожделенный груз уложен был под сидение коляски и Чичиков, усевшись на сидение, приказал трогать, всё ещё не до конца веря в то, что вот оно и закончилось мучительное и долгое его предприятие, и всем его странствованиям, надеждам на лучшую долю, унижениям и уловкам пришёл уж конец. Потому как лучшая доля сия, числом в один миллион целковых, покоилась нынче в недрах его экипажа, подпирая собою его седалище.